Кто такой рютин во времена сталина. Из платформы "Союза марксистов-ленинцев" (группа Рютина). год, кандидат исторических наук Юдин, Кирилл Александрович

1.1. Формирование идейных взглядов и политических воззрений М.Н. Рютина. Политическая и революционная деятельность М.Н. Рютина 1910-1920-х гг.

1.2. Борьба за власть в 1928-1932 гг.

ГЛАВА 2. Политическая деятельность М.Н. Рютина и участие в группировках, боровшихся за власть в партии в 1920-х- 1930-х гг.

2.1. М.Н. Рютин и «разгром» Московской партийной организации в 1928 г.

2.2. Деятельность М.Н. Рютина против установления в партии режима личной власти И.В. Сталина.

ГЛАВА 3. Деятельность «Союза марксистов-ленинцев» и попытка продолжить борьбу в новых условиях.

3.1. «Союз марксистов-ленинцев»: создание, цели и задачи группы М.Н. Рютина.

3.2. Основные положения платформы «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» и обращения «Ко всем членам ВКП (б)».

Рекомендованный список диссертаций по специальности «Отечественная история», 07.00.02 шифр ВАК

• Левая оппозиция в Уральской области, 1927-1930 гг. 2000 год, кандидат исторических наук Шабалин, Владислав Валерьевич

• Уголовно-политические процессы в период укрепления административно-командной системы советского государства: 1929-1934 гг. 2007 год, кандидат юридических наук Губжокова, Ляца Арсеньевна

• Внутрипартийное сопротивление чрезвычайной политике в Западной Сибири: 1928-1930 гг. 2004 год, кандидат исторических наук Озерова, Ольга Алексеевна

• Общественно-политическая и государственная деятельность В.В. Куйбышева 2010 год, кандидат исторических наук Данилина, Людмила Олеговна

• 2013 год, кандидат исторических наук Юдин, Кирилл Александрович

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Деятельность "Союза марксистов-ленинцев": М.Н. Рютин и борьба за власть в 1928-1932 гг.»

Заключение диссертации по теме «Отечественная история», Анфертьев, Иван Анатольевич

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Анфертьев, Иван Анатольевич, 2004 год

Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания. В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.

Однако центральной фигурой антисталинского сопротивления этого времени по праву считается М. Н. Рютин, кандидат в члены ЦК ВКП(б), видный партийный работник и публицист. Он был активным участником революции и гражданской войны в Восточной Сибири, первым председателем Харбинского совета рабочих и солдатских депутатов в полосе отчуждения КВЖД. После контрреволюционного переворота перешел на нелегальное положение, а затем перебрался в Иркутск, где командовал войсками Иркутского военного округа. После падения Советской власти в Забайкалье стал прославленным партизанским командиром. По заданию Сиббюро ЦК РКП(б), в 1919 г. восстанавливал работу Новониколаевской партийной организации, разгромленной колчаковской контрразведкой. В 1919-1921 гг. находился на ответственной партийной работе в Восточной и Западной Сибири, был делегатом Х съезда Коммунистической партии и в числе других участников партийного съезда принимал участие в подавлении Кронштадтского восстания. В середине 1920-х гг. был секретарем Дагестанского обкома партии, а затем секретарем Краснопресненского райкома партии в Москве. М. Н. Рютин снискал себе славу как непримиримый противник «левой» и «новой», а затем «объединенной левой оппозиции». Именно тогда он заявил о себе как талантливый партийный публицист, активно выступающий по наиболее актуальным проблемам коммунистического движения. Он решительно выступал против слома новой экономической политики и поэтому вызывал недовольство Сталина. От лица членов сталинской фракции переговоры с ним вел Л. М. Каганович. В ходе работы XVI съезда ВКП(б) он заявил Рютину, что в ходе съезда от него ждут покаянного выступления. По образному выражению Рютина, он «увильнул от выступления». После безуспешной попытки личных переговоров генсека с Рютиным начался новый раунд борьбы. На этот раз в ход пошли интриги, связанные с заявлением некоего Немова, о том что Рютин вел с ним разговоры антипартийного характера, касающиеся критики Сталина. В письме к В. М. Молотову Сталин, отдыхающий в Сочи, настаивал на исключении из партии «этой сволочи Рютина». ЦКК ВКП(б) послушно выполнило указание своего вождя. Однако Рютин не сломался и продолжал свою борьбу. В 1931 г. его даже арестовали за разговоры «антипартийного характера». Однако за отсутствием улик состава контрреволюционного преступления его выпустили. Документы свидетельствуют, что за ним было установлено систематическое наблюдение секретных сотрудников ОГПУ.

М. Н. Рютин с семьей

Весной 1932 г. он подготовил большую теоретическую работу «Сталин и кризис пролетарской диктатуры», а затем, по рекомендации старых членов партии В. Н. Каюрова и М. С. Иванова, манифест – обращение «Ко всем членам партии». Эти документы составили программу организации «Союз марксистов-ленинцев». Они стали предметом специального обсуждения на общем собрании «Союза марксистов-ленинцев». Позднее органами ОГПУ это было квалифицировано как «нелегальная конференция контрреволюционной организации». Рютинская платформа отличалась от других документов ярко выраженным антисталинским характером и требованием убрать Сталина из политического руководства Коммунистической партией и Советским государством. Бывшие лидеры оппозиции Л. Б. Каменев и Г. Е. Зиновьев были ознакомлены с содержанием этого документа, а рядовые члены партии знакомились с ней по принципу «Прочитал сам – передай товарищу». Организационные принципы партийного строительства «Союза марксистов-ленинцев» были заимствованы из дооктябрьского периода истории Коммунистической партии. Руководство ОГПУ было информировано о деятельности этой организации через своих секретных сотрудников. В ноябре 1932 г. практически все участники «Союза марксистов-ленинцев» были арестованы. На заседании Политбюро Сталин требовал расстрела Рютина, однако в то время Сталин еще не был так всесилен, и поэтому расстрел был заменен 10 годами одиночного тюремного заключения в Суздальском политизоляторе. Остальные члены «Союза марксистов-ленинцев» были осуждены решением Коллегии ОГПУ к различным срокам лишения свободы.

Примерно в то же время органами ОГПУ была арестована группа старых партийцев в составе А. П. Смирнова, В. Н. Толмачева и Н. Б. Эйсмонта. Все они занимали руководящие посты в советском государственном аппарате. Основанием для их ареста и осуждения явились разговоры о целесообразности «убрать Сталина от руководства партией и государством», которое они высказывали в узком кругу своих единомышленников. Группы, подобные рютинской, были арестованы в Новосибирске и даже в небольшом украинском (ныне белорусском) городке Мозыре.

К этому времени волна доносительства захлестнула правящую партию. Противники Сталина осуждались «за контрреволюционную и антисоветскую деятельность» и отныне приравнивались к контрреволюционерам. Основанием для ареста и последующего осуждения во внесудебном порядке являлись, как правило, «обращения» «бдительных членов партии в компетентные органы». Сотрудникам специально созданного Секретно-политического отдела ОГПУ было дано указание: заводить формуляры на всех, кто негативно отзывался о Сталине. Все критические высказывания в адрес Сталина или политики, проводимой его группой, были признаны недопустимыми и приравнивались к идеологической контрреволюции. Деятельность Секретно-политического отдела во многом напоминала и даже копировала работу III Отделения его императорского величества Канцелярии в правление Николая I. Начальником СПО ОГПУ был назначен начальник Ивановского управления ОГПУ СССР Г. А. Молчанов.

Как сказано в гл. 3, нет никаких данных о том, что Киров был «умеренным» политиком. Он проводил соответствующую тому времени политику и всегда придерживался политической линии Сталина. Он не являлся таким уж независимым политиком и мало влиял на решения Политбюро, т. к. редко бывал на его заседаниях. Тем не менее Киров по отдельным вопросам мог не во всем соглашаться со Сталиным, и время от времени между ними могли возникать жаркие споры. В мемуарах Хрущев пишет, что однажды он слышал резкий разговор Сталина и Кирова. Хрущев не приводит точную дату этого события; возможно, оно произошло в 1932 г. или немного позднее. Очевидно, что несогласие Кирова на заседании ЦК после XVII съезда партии в 1934 г. также могло вызвать гнев Сталина. Однако значение таких эпизодов оценить правильно затруднительно. Вряд ли стоит удивляться случайным разногласиям между Сталиным и его коллегами. Нет никаких доказательств того, что в дальнейшем отношения Сталина и Кирова ухудшились. Как уже упоминалось прежде, летний отпуск в 1934 г. они провели вместе.

Некоторые исследователи считают этот совместный отпуск коварной игрой Сталина: якобы тот хотел продемонстрировать свою благосклонность к Кирову непосредственно перед убийством. Но это всего лишь домыслы. Нет никаких свидетельств, которые говорили бы в пользу такого утверждения, и версия об охлаждении в отношениях Сталина и Кирова является только слухом. Сталин и Киров были близкими друзьями на протяжении многих лет, и, по свидетельствам современников, они оставались друзьями до самого момента убийства.

В работах об убийстве Кирова часто называют три признака, которые якобы свидетельствуют о конфликте Кирова и Сталина. Во-первых, дело Рютина; во-вторых, избрание Кирова секретарем Центрального Комитета после XVII съезда партии; в-третьих, разногласия по поводу карточной системы (нормирования продовольственных продуктов).

Дело Рютина

Одна из наиболее часто упоминаемых историй, приводимых в качестве подтверждения конфликта между Сталиным и Кировым, - дискуссия, которая якобы возникла на заседании Политбюро по поводу казни Мартемьяна Рютина. Как уже говорилось в гл. 2 настоящей работы, Рютин составил два документа, в которых он жестко критиковал высшее партийное руководство и лично Сталина.

Мартемьян Никитич Рютин родился в 1890 г. и вырос в бедной семье в Сибири недалеко от Иркутска. Он вступил в большевистскую партию в 1914 г., принимал активное участие в революции и Гражданской войне в Сибири и на Дальнем Востоке на стороне большевиков. В конце 1923 г. его вызвали в Москву, где вскоре назначили секретарем одного из райкомов партии. На XIV съезде партии в декабре 1925 г. он был в числе непримиримых противников «новой оппозиции», которой руководили Зиновьев и Каменев. Как и многие другие члены партии, он рассматривал фракционную деятельность в партии как наибольшую опасность. В то время он думал, что ее можно предотвратить, поддерживая сталинское ядро Центрального Комитета.

На следующем партийном съезде в декабре 1927 г. Рютин был избран кандидатом в члены ЦК. К тому времени он стал одним из наиболее заметных вожаков московской парторганизации. Он активно участвовал в совещаниях высших партийных органов - Политбюро и Оргбюро.

Но в начале 1928 г. Рютин начал возражать против некоторых аспектов проводимой партией политики, но при этом не перешел в бухаринскую «правую оппозицию». Он пытался взять на себя роль арбитра, чем вызвал недовольство Сталина. Вскоре его обвинили в оппортунизме и отстранили от работы в московской парторганизации. В дальнейшем его назначали на посты, не связанные с политическим влиянием, как это было прежде. В сентябре 1930 г. он был обвинен в подпольной пропаганде, распространении правооппортунистических взглядов, его исключили из партии. Немного позже Рютина арестовало ОГПУ, однако через пару месяцев его освободили. В 1932 г. он написал два документа, в которых резко критиковал политику партии и самого Сталина. Первый - «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» - являлся обширной программой на 167 страницах. Второй был не столь объемным и представлял собой манифест, адресованный «Всем членам ВКП(б)».

В этих документах критиковалась текущая экономическая политика сталинского руководства, в т. ч. ускоренная индустриализация и массовая принудительная коллективизация сельского хозяйства. Более того, Рютин требовал демократизировать политическую жизнь партии и государства. Он считал необходимым сместить Сталина с поста генерального секретаря. Особенно жестко Рютин критиковал Сталина. Он характеризовал его как «агента» и «провокатора», разрушителя партии и «могильщика революции в России». Так, например, он, обращаясь к членам партии, заявлял, что партия и диктатура пролетариата зашли в невиданный тупик и переживают смертельно опасный кризис. По его словам, это произошло потому, что

С помощью обмана, клеветы и одурачивания партийных лиц, с помощью невероятных насилий и террора, под флагом борьбы за чистоту принципов большевизма и единства партии, опираясь на централизованный мощный партийный аппарат, Сталин за последние пять лет отсек и отстранил от руководства все самые лучшие, подлинно большевистские кадры партии, установил в ВКП(б) и всей стране свою личную диктатуру, порвал с ленинизмом, стал на путь самого необузданного авантюризма и дикого личного произвола и поставил Советский Союз на край пропасти.

Небольшой круг сторонников Рютина помог издать эти документы и обсудил их на собрании в августе 1932 г. В результате был создан «Союз марксистов-ленинцев», а также избраны его руководители. Далее было решено распространить программные документы союза среди членов партии; некоторые слышали об этих документах, в т. ч. Зиновьев и Каменев.

Позже членов союза арестовали и исключили из партии. В числе исключенных были и Зиновьев с Каменевым (уже второй раз), т. к. они знали о существовании союза, читали его документы, но не доложили об этом высшим партийным органам. В октябре 1932 г. участники союза были приговорены к тюремному заключению. Самый продолжительный срок - 10 лет - получил Рютин. 5 лет спустя, в разгар террора, Рютин и другие бывшие члены «Союза марксистов-ленинцев» были приговорены к смерти и казнены. Но в 1932 г. смертная казнь за оппозиционную деятельность в партии еще не была введена.

В этом пункте дело Рютина соприкасается с делом Кирова. Как мы уже знаем, в 1932 г. Сталин якобы потребовал на заседании Политбюро казни Рютина. Есть, однако, утверждения, что Киров и другие «умеренные» члены Политбюро не согласились со Сталиным по этому вопросу. Поняв, что большинство Политбюро его не поддерживает, Сталин немедленно уступил. Как утверждают, Сталин, однако, никогда не простил Кирову оппозиции в этом вопросе. Первым источником этой истории было «Письмо старого большевика», которое мы упоминали ранее. В нем написано следующее:

Передают, что дебаты носили весьма напряженный характер. Сталин поддерживал предложение ГПУ <...> Как именно разделились тогда голоса в Политбюро, я уже не помню. Помню лишь, что наиболее определенно против казни говорил Киров, которому и удалось увлечь за собой большинство членов Политбюро. Сталин был достаточно осторожен, чтобы не доводить дело до острого конфликта. Жизнь Рютина тогда была спасена...

Позднее историки часто обращались к этой истории. Конквест утверждает, что «Киров, как говорят, резко высказался против казни Рютина», в чем его поддержали Орджоникидзе, Куйбышев, Косиор и Калинин. Полностью на стороне Сталина остался только Каганович, тогда как остальные проявляли нерешительность. Как продолжает Коквест, «эта история долгое время была неофициальной, однако сейчас Москва ее подтверждает».

Но если мы изучим источники, на которые ссылается Конквест (кроме «Письма старого большевика»), то обнаружим, что он пользуется данными Александра Бармина (см. гл. 6) - статьей, опубликованной в «Литературной газете», а также романом (!), вышедшим в Москве в 1987 г. Подтверждением «в официальной советской литературе», вероятно, считает статью «Литературной газеты». Эту статью написал Аркадий Ваксберг, журналист, много писавший на исторические темы, который, однако, никоим образом «официальным» источником каких-либо данных не является; на какие-либо источники он также не ссылается. Статья Ваксберга - обычный пересказ слухов на эту тему, распространившихся в эпоху гласности в Советском Союзе.

Волкогонов тоже склонен верить в эту версию. Он даже цитирует возражение Кирова: «Нельзя этого делать. Рютин не пропащий человек, а заблуждающийся <...> черт его разберет, кто только не приложил руку к этому письму». При этом Волкогонов также не приводит источника этого высказывания. Дискуссия, которая якобы произошла на Политбюро, детально освещается русским историком Б. А. Старковым. По его данным самым сильным аргументом Сталина был доклад О ГПУ, свидетельствующий о росте террористических настроений среди рабочих, крестьян и особенно студентов. Подобные настроения также выражались в ряде индивидуальных актов террора, направленных против местных партработников и представителей советской власти. С 1928 г. такие доклады отправлялись только Сталину. Он категорически запретил Ягоде информировать остальных членов Политбюро о реальной ситуации в стране. На заседании Политбюро, на котором обсуждалось дело Рютина, Сталин утверждал, что было бы политически неправильно и нелогично сурово карать исполнителей террористических актов, и защищал тех, чьи политические проповеди создавали основу для таких актов. Вместо отражения незначительных разрозненных нападений необходимо было устранить стоящую за ними ключевую фигуру. По мнению Сталина, платформа Рютина была всего лишь предлогом для устранения его с поста руководителя партии.

Старков считает, что члены Политбюро не согласились со Сталиным. Дискуссия о судьбе Рютина становилась все более жаркой. Наиболее страстно и целенаправленно против смертного приговора Рютину выступал Киров, которого поддерживали Орджоникидзе и Куйбышев. Даже Молотов и Каганович не поддержали Сталина, но когда этот вопрос поставили на голосование, то они воздержались. Несколько загадочным источником информации об оппозиции Кирова и других Сталину в этом деле, на который ссылается Старков, является так называемая «Коллекция ЦГАОР СССР. Сведения о Советском Союзе». Но по этой ссылке Старкова оказалось невозможным найти какой-то конкретный источник данных, который подтвердил бы слова историка.

Историки тщательно изучили российские архивы в поисках источников, которые подтвердили бы обстоятельства дела Рютина, но ничего не обнаружили. Комиссия Яковлева, которая изучала дело Рютина в связи с его реабилитацией в 1988 г., также не нашла никаких свидетельств о разногласиях в Политбюро. Сегодня мы точно знаем, что в связи с арестом Рютина осенью 1930 г. Сталин написал Молотову следующее:

Мне кажется, что в отношении Рютина нельзя будет ограничиться исключением. Его придется, спустя некоторое время после исключения, выслать куда-нибудь подальше от Москвы. Эту контрреволюционную нечисть надо разоружить до конца.

Следовательно, в качестве наказания Сталин требовал ссылку, а не смертный приговор. Несмотря на вспышку гнева Сталина в письме Молотову, через несколько месяцев Рютин был освобожден. После того, как осенью 1932 г. была выявлена политическая деятельность и идеологическая платформа группы Рютина, его дело обсуждалось 2 октября на совместном заседании Центрального Комитета и Президиума ЦК ВКП(б). Решили, что Политбюро и президиум Контрольной комиссии обеспечит исключение из партии членов группы Рютина. Людей, которые знали о группе и особенно о существовании «контрреволюционных документов», но не доложили об этом партии, ожидала такая же судьба. Данное решение было подписано Сталиным.

Неделю спустя, 9 октября, состоялось заседание президиума Контрольной комиссии, которая приняла решение исключить из партии 18 сторонников Рютина (Рютин был исключен из партии еще ранее). Одновременно были исключены Зиновьев и Каменев, так как они знали о существовании группы Рютина и ее документах, но не доложили о них партийным органам. ОГПУ получило задание возбудить дело против исключенных. Резолюция Президиума была письменно утверждена членами Политбюро (никакого заседания Политбюро при этом не проводилось). На решении Политбюро стоят пометки от руки: слово «Согласен» с подписями Сталина, Молотова, Кагановича, Микояна, Ворошилова и Куйбышева. Подписи Кирова под этим документом нет. Днем позже, 11 октября, некоторые сторонники Рютина были арестованы и приговорены коллегией ОГПУ к тюремному заключению или к ссылке. Рютин получил самый суровый приговор - 10 лет тюрьмы.

Почему же нет подписи Кирова на решении об исключении сторонников Рютина из партии и возбуждении дела? Киров был на заседании ЦК, которое проходило с 29 сентября по 2 октября, однако он не присутствовал на заседании Политбюро 8 октября; записи о посещении им кабинета Сталина в это время нет. Видимо, Киров уехал из Москвы после окончания заседания Центрального Комитета партии 2 октября. Он вообще редко бывал на заседаниях Политбюро в Москве.

Могло ли дело Рютина обсуждаться на каком-то другом заседании Политбюро той осенью? Приговор, по которому Рютину дали 10 лет тюремного заключения, был оглашен 10 октября; следовательно, любые обсуждения смертного приговора должны были состояться до этого момента. Что касается заседаний Политбюро в этот период, то Киров присутствовал только на одном из них - 16 сентября. Сталин, Куйбышев, Орджоникидзе, Андреев и Микоян также были на этомзаседании, однако на нем не было Молотова или Кагановича, которые предположительно присутствовали на Политбюро, когда там обсуждали дело Рютина. В повестке дня данного Политбюро такое дело не значится. Но, может быть, на этом заседании проводилось неформальное обсуждение дела Рютина? Но такое вряд ли возможно, иначе Микоян обязательно бы упомянул об этом в своих мемуарах.

Могло ли дело Рютина обсуждаться во время какой-нибудь неформальной встречи в кабинете Сталина в течение данного периода? В это время Киров был у Сталина в его кабинете 11 и 28 сентября. 28 сентября Киров находился в кабинете Сталина всего 15 минут. Помимо него там присутствовали Косиор и Постышев. Кроме Кирова 11 сентября в кабинете Сталина побывали Микоян, Ворошилов и Куйбышев, но там не было ни Орджоникидзе, ни Молотова, ни Кагановича, которые названы участниками обсуждения дела Рютина. Более того, в своих мемуарах Микоян не упоминает вообще, что данное дело обсуждалось.

Олег Хлевнюк, ведущий российский историк политики сталинского периода, упоминает, что судьба Рютина могла обсуждаться во время секретного заседания Политбюро. Но, как пишет Хлевнюк, даже в специальных протоколах Политбюро об этом нет никаких упоминаний, хотя в них отражены и более секретные и важные решения. Даже если мы предположим совсем невероятное, что судьба Рютина решалась тайно, на неофициальном чрезвычайном заседании Политбюро, проходившем в необычном месте и без протокола, то тогда возникает вопрос, почему это дело требовало подобной секретности? Ведь Сталин не ожидал никаких возражений против своего предложения, как об этом написано в «Письме старого большевика». И далее: как мог источник, на который ссылается «Письмо», вообще узнать о таком совершенно секретном заседании, даже если предположить, что это был Бухарин?

Логично сделать вывод, что вся история о Сталине, якобы потребовавшем смертного приговора для Рютина, и столкновении Сталина и Кирова на этой почве является не более чем одной из многих легенд сталинского периода. Тот факт, что она представлена практически во всех работах и книгах об этом времени, не делает ее более правдивой. Никаких документов, подтверждающих это событие, просто не существует.

ДЕЛО «СОЮЗА МАРКСИСТОВ-ЛЕНИНЦЕВ» (ДЕЛО М.Н.РЮТИНА И ЕГО ГРУППЫ), дело о контрреволюционной организации, занимавшейся антисоветской деятельностью (1932).

В начале 1932 известный большевик, бывший кандидат в члены ЦК ВКП(б) и секретарь Краснопресненского райкома партии города Москвы Мартемьян Никитич Рютин (1890–1937), исключенный из партии в 1930 за критику политики И.В.Сталина и после исключения работавший экономистом «Союзэлектро», а также старые большевики, руководитель плановой группы Центрархива В.Н.Каюров и руководитель группы Наркомата рабоче-крестьянской инспекции РСФСР М.С.Иванов, договорились выступить против тогдашнего партийного руководства и в этих целях подготовить документы о положении, сложившемся в партии. В марте 1932 Рютин написал доклад «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» и обращение «Ко всем членам партии». В редактировании этих материалов участвовали Иванов, Каюров и его сын, старший инспектор Наркомснаба СССР А.В.Каюров.

В этих документах давалась оценка тяжелого экономического положения, в котором оказалась страна из-за форсирования темпов индустриализации и сплошной коллективизации, предлагалось отказаться от насильственной коллективизации, упоминались стихийные восстания крестьян (Северный Кавказ, Закавказье, Сибирь, Украина) и рабочих некоторых промышленных центров (Иваново, Вичуга), подчеркивалась необходимость демократизации внутрипартийной и государственной жизни, делался вывод, что трудно ждать каких-либо изменений, пока во главе ЦК ВКП(б) находится Сталин. Сам он характеризовался как «великий агент, провокатор, разрушитель партии», «могильщик революции в России». Для восстановления пролетарской диктатуры предлагалось сместить Сталина с поста Генерального секретаря ЦК партии.

В обращении «Ко всем членам партии», в частности, говорилось: «Партия и пролетарская диктатура Сталиным и его кликой заведены в невиданный тупик и переживают смертельно опасный кризис. С помощью обмана, клеветы и одурачивания партийных лиц, с помощью невероятных насилий и террора, под флагом борьбы за чистоту принципов большевизма и единства партии, опираясь на централизованный мощный партийный аппарат, Сталин за последние пять лет отсек и устранил от руководства все самые лучшие, подлинно большевистские кадры партии, установил в ВКП(б) и всей стране свою личную диктатуру, порвал с ленинизмом, стал на путь самого необузданного авантюризма и дикого личного произвола и поставил Советский Союз на край пропасти. …Авантюристические темпы индустриализации, влекущие за собой колоссальное снижение реальной заработной платы рабочих и служащих, непосильные открытые и замаскированные налоги, инфляция, рост цен и падение стоимости червонца; авантюристическая коллективизация с помощью невероятных насилий, террора, раскулачивания, направленного фактически против середняцких и бедняцких масс деревни и, наконец, экспроприация деревни путем всякого рода поборов и насильственных заготовок привели всю страну к глубочайшему кризису, чудовищному обнищанию масс и голоду, как в деревне, так и в городах. …На всю страну надет намордник, бесправие, произвол и насилие, постоянные угрозы висят над головой каждого рабочего и крестьянина. Всякая революционная законность попрана!».

Эти документы обсуждались и были одобрены 21 августа 1932 в деревне Галкино под Москвой на закрытом совещании, в котором участвовала, помимо их авторов, группа из 11 человек из членов партии. Там же было решено создать организацию под названием «союз марксистов-ленинцев» и для окончательного редактирования текста документов создать комитет. Его члены договорились распространять программные документы «союза» среди партийцев путем личных контактов и рассылки почтой. Так, вскоре с документами ознакомились Г.Е.Зиновьев, Л.Б.Каменев, Н.А.Угланов, бывшие ученики и соратники Н.И.Бухарина по работе в партийной печати Я.Э.Стэн, А.Н.Слепков, Д.П.Марецкий, ряд других известных партийных оппозиционеров и противников Сталина.

14 сентября 1932 благодаря доносу содержание обращения «Ко всем членам партии» стало известно ЦК ВКП(б), и уже 15 сентября М.С.Иванов, В.Н.Каюров и А.В.Каюров, а потом М.Н.Рютин и другие участники группы были арестованы органами ОГПУ. На первом же допросе, который проводил заместитель председателя ОГПУ В.А.Балицкий, Рютин заявил, что к решению начать борьбу против Сталина он пришел еще в мае 1928. По делу были привлечены лица, лишь читавшие обращение. 26 сентября арестовали А.Н.Слепкова, на следующий день – Д.П.Марецкого.

27 сентября 1932 Президиум ЦКК ВКП(б) исключил членов группы Рютина из партии. 9 октября Президиум ЦКК ВКП(б) исключил из партии за недоносительство Зиновьева и Каменева, а также 24 других партийцев, котором были известны документы «союза».

11 октября 1932 коллегия ОГПУ осудила членов «союза» к различным срокам тюрьмы, заключения и ссылки. Наибольший срок получил Рютин, приговоренный к 10-летнему тюремному заключению. Заключение отбывал сначала в Верхне-Уральском, затем Суздальском политизоляторе.

Уже после осуждения 15 октября в результате обыска в доме деревни Галкино, где состоялось закрытое совещание «союза», сотрудники ОГПУ обнаружили машинописную копию доклада Рютина «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» на 167 страницах.

В 1936–1937 большинство участников «союза марксистов-ленинцев» повторно были привлечены к уголовной ответственности; часть из них (Рютин, Иванов, А.В.Каюров, Стэн, Марецкий и др.) осуждены к расстрелу, другим были увеличены сроки лишения свободы.

Участники дела «Союза марксистов-ленинцев» были реабилитированы в 1988.

КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ ИЛИ ПРАВЫЙ УКЛОН?

В наше время упоминание о М.Н. Рютине, «Союзе марксистов-ленинцев» и их пространном манифесте сопровождает, пожалуй, любой текст, посвященный советскому периоду российской истории. Правда, неумеренные восторги позднеперестроечных лет по поводу образцовых большевиков и мужественных борцов с культом, публиковавшиеся порой в самых неподходящих изданиях, давно смолкли, но это и к лучшему. Конечно, как и всегда в сложных, запутанных случаях, оценки данного эпизода весьма неоднозначны и порой противоречивы, да и его значение в общем потоке событий трактуется по-разному. Мы вначале разберемся с внешней, даже с чисто формальной, стороной дела – как оно подавалось и воспринималось тогда (в 30-ые годы и несколько позже), и какие выводы можно сделать на основе документов тех лет.
9 октября 1932 года президиум ЦКК ВКП(б) принял постановление по «делу об участниках контрреволюционной группы Рютина, Иванова, Галкина и других»; согласно этому решению 24 человека были исключены из партии (из них четверо с правом восстановления через год), некоторые из них затем были сосланы на поселение (в ссылку) на 3 – 4 года. Члены группы понесли наказание как «разложившиеся, ставшие врагами коммунизма и Советской власти, как предатели партии и рабочего класса, пытавшиеся создать подпольным путем под обманным флагом «марксизма-ленинизма» буржуазную, кулацкую организацию по восстановлению в СССР капитализма и, в частности, кулаче-ства» (ВКП(б) в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК, 6-ое изд., ч. 2, Политиздат, 1941, с.822). Кстати, сам М.Н. Рютин, член партии с 1914 года, в «дело» не попал, будучи исключенным из ВКП(б) несколько ранее (как сторонник Н.И. Бухарина, который, однако, сам ни из партии, ни из её ЦК тогда не исключался).
Обвинительное заключение по делу само по себе наводит на ряд вопросов. Когда и как члены группы стали «врагами» и «разложились»? В чем конкретно выражалась их предательская деятельность (вспомним, например, что знаменитое постановление «Об оппозиции» при гораздо более мягких обвинениях, предъявляемых оппозиционерам, содержало довольно подробный анализ содеянных ими прегрешений)? Если создавалась подпольная организация, то для чего нужен был «обманный флаг»? Зачем, наконец, вос-станавливая капитализм, специально заботиться о кулаке, наиболее буржуазной фигуре нашей (да и не только нашей) деревни?
Из текста постановления явствует, что шестеро наказанных были организаторами группы (это не считая самого Рютина!), еще 8 – 10 человек знали о существовании групп-пы, но скрыли сие от партии; были ли они в числе активных членов группы – непонятно. И только несколько человек занимались реальным делом – печатали «документы» группы и способствовали распространению «литературы». Что было в этих документах, и среди кого их распространяли – тоже неизвестно. Конечно, постановление ЦКК не может воб-рать в себя весь материал, но хоть какая-то конкретика всё же желательна. Тем более, что до 9 октября о группе абсолютно ничего известно не было, а её члены никогда не высту-пали в роле контрреволюционеров. Может то была глубоко законспирированная организа-ция, с решительными целями, нечто вроде белогвардейского подполья? Обвинения вроде бы подходящие. Но в таком случае исключением из партии и даже высылкой к чёрту на рога никто бы не ограничился...
Более подробную информацию содержит «История ВКП(б)» Ем. Ярославского (Партиз-дат ЦК ВКП(б), 1935, c. 275) – группа Рютина выражала «настроения озлобленного кула-ка, взбесившегося, тупоумного буржуа, бешено сопротивляющегося социалистическому наступлению», а «проповедовали» эти личности «доподлинную программу восстановле-ния капитализма, восстановления кулака, проповедовала необходимость роспуска колхо-зов и совхозов и передачи в концессию капиталистам социалистических предприятий, созданных героическим трудом и энтузиазмом рабочего класса». Опять та же маловра-зумительная конкретизация некоей термидорианской программы (как будто колхозы могут существовать при капитализме), а конкретная деятельность «гадов» и вовсе свелась к единственному слову «проповедовали». И совсем уж непонятно, как столь ярые, просто оголтелые, антисоветчики дотерпели аж до 32 года, не выплеснув своего озлобления ранее, когда и Советская власть была слабее, и любимый кулак многочисленнее, да и удобные случаи (например, антисоветские выступления, хотя бы восстания басмачей, крестьянские волнения или дискуссии с оппозицией) имелись не раз?
Можно возразить, что в накаленной атмосфере тех лет многое воспринималось, так сказать, естественней и спокойней – то, что ныне надо доказывать, тогда казалось оче-видной истиной. Это, конечно, верно, однако сама жизнь в такой атмосфере искусственна и ненормальна, и вряд ли мнения той поры можно считать объективными. С другой стороны, открытость и гласность советского общества в 20-ые годы были достаточно вы-соки и даже «чисто формально» подобные опусы им не соответствовали. Да и среди партийцев высшего и среднего уровня в начале 30-х годов маловразумительная ругань в официальных бумагах тогда ещё не пользовалась особой популярностью.
Вернемся, однако, к «нашим баранам». Может быть, «рютинцы» «переродились и разложились» слишком поздно, уже в конце 20-х, или даже в начале 30-х годов, так сказать, внезапно и неожиданно? Ответить на этот вопрос поможет анализ состава членов группы (по тексту «ВКП(б) в резолюциях...»). Из 24 «привлеченных» ранее исключались из партии (затем восстановлены) 9, один (Замятин П.М.) по неизвестной причине, трое были членами троцкистской оппозиции и двое – зиновьевской, двое – члены правого уклона и один (Г. Рохкин) – «бывший бундовец» (не правда ли, вполне исчерпывающее объяснение?). Из остальных трое принадлежали к правым оппортунистам, Я.Э. Стэн – к левым, П.П. Федоров – «бывший эсер» (!?); наконец, 10 человек (даже при столь строгом, можно сказать заведомо обвинительном, подходе) ранее ни в чем предосудительном замешаны не были.
Каким же образом М.Н. Рютин, занимавший весьма скромный пост секретаря Краснопресненского райкома (да и то только до 1928 года), сумел так сплотить сие разношерстное воинство, что оно, забыв о принципиальных разногласиях и взаимной неприязни, а то и прямой вражде (в то время словосочетание «троцкистско – бухаринский блок» было ещё плодом больного воображения), бросилось с риском для жизни органи-зовывать антисоветское подполье? Как сумел убедить десятерых честных и непорочных до того партийцев предать партию и «разложиться», причем не когда-нибудь, а в конце первой пятилетки? Чудеса, да и только. Правда, известность М.Н. Рютина в партийных кругах, его общественное положение были куда выше официального статуса. В Москов-ской парторганизации он был «правой рукой» Н.А. Угланова (и в прямом, и в переносном смысле), особенно в деле борьбы с «левым уклоном». Но вряд ли это способствовало взаимопониманию с бывшими троцкистами, эсерами и бундовцами. А склонить своего брата – бухаринца к явной (по официальной версии) белогвардейщине было, наверное, еще трудней. Тем более, что в составе группы были достаточно известные люди, по своим убеждениям совершенно не склонные к «антисоветчине», да и к любому экстремизму вообще, особенно в политике.
Логично предположить, что восстановление в партии исключенных «с правом возврата» могло и не состояться – уж больно серьёзные им предъявлялись обвинения. Однако был восстановлен даже Н.А. Угланов – рьяный сторонник правого уклона, глава московских «бухаринцев»; в 1928 году Угланов именно за это был снят с поста секретаря МК ВКП(б). Еще удивительнее судьба входивших (хотя бы формально, по тексту поста-новления ЦКК) в рютинскую группу зиновьевцев. Это не кто иные, как Г.Е. Зиновьев и Л.Б. Каменев! До чего же смелые личности – после неоднократных провалов, исключения из партии и слезливых письменных «покаяний» эти люди включаются в борьбу за реставрацию капитализма! Причем (подчеркнём еще раз), не в 26 или даже 29-ом, а в 32-ом году. Интересно, а черту оседлости они тоже мечтали восстановить? Правда, участие в группе столь известных лиц порождает надежду докопаться до истины – личности уж очень известные, какие-то следы как-то где-то, но должны были остаться.
И действительно, остались. Журнал «Большевик» № 19, с. 86 (15.10.1932), Волин Б., «О штрейкбрехерах Октября и пособниках контрреволюции»: «среди 24 предателей, исключённых из партии, особое внимание привлекают два имени. Это – Зиновьев и Каменев». Далее на 8(!) страницах идет поношение ошибок и прегрешений именитых «предателей». Но вот незадача – все это старые грехи, осужденные самими уклонистами ещё в 20-ые годы. О деяниях группы Рютина – ни слова. Лишь на 96 странице сказано, что Каменев и Зиновьев являются «пособниками» группы. Но это, мягко говоря, уже не новость – материал об оной группе центральная «Правда» напечатала еще 11 октября («Беспощадный отпор врагам ленинской партии», без подписи). Тоже, кстати, интересная статья. Во-первых, в ней утверждается, что группа Рютина «состоит из людей, боровших-ся на протяжении ряда лет против линии партии». Это уже явный подлог – как мы знаем, 40% исключенных, даже по официальным данным, прежде ни в чем предосудительном замечены не были (кстати, 9 из них были исключены без права восстановления). Во-вторых, вина троих – Угланова, Зиновьева и Каменева (и на том спасибо!) несколько конкретизирована: они «предпочли келейно обсуждать эти документы (изданные группой Рютина – Д.Ш.), не сообщая о них партии».
Итак, какие-то документы группа все-таки изготовила, причём, скорее всего, даже в нескольких экземплярах (если Каменев и Зиновьев в советской историографии уже практически срослись, то Угланов, надо думать, штудировал рютинские материалы как-то самостоятельно). Но что же это всё-таки за документы? Дружеская переписка товарищей по партии? Протоколы собраний? Прокламации? Подмётные листы, разбрасывавшиеся на торжише, с призывами к «восстановлению капитализма, и в частности, кулачества»? Если документы распространялись вне группы, то почему её членов не «привлекли» (и сразу, ну или после простейшего судилища, не шлёпнули) за антисоветскую агитацию? Если же круг читателей ограничивался вышеупомянутой троицей, то как вообще узнали о самом существовании группы Рютина? Наконец, можно ли «келейное обсуждение» приравнять к предательству, а исключение из партии (особенно с правом восстановления) считать адекватным для «предателей» наказанием? И кстати, возвращаясь к заглавию объёмистой статьи Б. Волина, поставим ещё два вопроса. Как это «враги» и «предатели» стали всего лишь пособниками контрреволюции? Тогда, например, П.Н. Милюков и А.И. Деникин тоже всего лишь пособники – они ведь всего лишь враги, но никак не предатели партии, и тем паче рабочего класса. А кого же тогда можно назвать истинной, природной, так ска-зать, контрой? И потом, что это за штрейкбрехеры Октября? Они что, в октябре 17-го все, пусть и независимо друг от друга, боролись за срыв восстания? Нет, даже в самый разгар культа те же Каменев и Зиновьев обвинялись лишь в том, что накануне революции выдали её план врагам (интересно, какой такой план, и кому конкретно выдали? И кому вообще он мог быть интересен?). А в дни переворота и сразу после него даже оные типы сидели тихо, молчали, так сказать, в тряпочку. Ну, а то что рютинцы творили в 32 году, никак штрейкбрехерством назвать нельзя. Это, если верить постановлению ЦКК, явная контре-волюция, а ежели принять во внимание все вышеперечисленные возражения, в лучшем случае какая-то ошибка или самообман, или демагогия, или просто нечто вроде бреда.
Поразителен еще один факт. Каменев и Зиновьев были исключены из партии без права восстановления. Но, как известно, (и многие источники ещё советских лет, например, энциклопедия «Великая Октябрьская социалистическая революция» – M., Советская энци-клопедия, 1987, с.180 и 219 – это подтверждают), оба уклониста были... восстановлены в рядах ВКП(б) в 1933 году. Что это – непостижимый либерализм И.В. Сталина, уступка какому – то давлению внутри ЦК или извне, или же просто констатация очевидного факта, что «келейное обсуждение» всё-таки не является предательством рабочего класса? Может быть, это очередные политические игры? Но «играть» можно лишь с безобидными людьми, а когда рьяные оппозиционеры переходят к подпольной работе, рассылая по всей Руси великой гадкие пасквили, необходимы крутые меры. Или все, или же почти все, вышеупомянутые обвинения всё же дутые, хотя бы частично?
Кое-что по этому поводу можно узнать из первого издания БСЭ – 27 том с описанием термина «Зиновьев» (с. 48 – 51) вышел в 1933 году, когда рютинское дело уже вскрылось, а участники его ещё были живы. Вначале излагаются некоторые факты и биографические сведения, обильно сдобренные описанием прегрешений нашего героя и суровой критикой оных. И «неслучайность» октябрьского эпизода в 17 году расписана подробно. Нечто положительное в деяниях Григория Евсеича всё же отмечено, но очень неохотно и с мно-гочисленными оговорками – он, мол, самостоятельной роли никогда не играл, и ничего нового в теорию и практику большевизма не внёс, да и внести не мог. А далее, уже в самом конце (с.51), читаем: «Но заявление о раскаянии оказалось обманом партии. Как выяснила ЦКК в октябре 1932, З. оказался пособником контрреволюционной группы Рютина и др., «пытавшихся создать подпольным путем под обманным флагом… (ну, всё это мы уже знаем – Д.Ш.)»; постановлением ЦКК от 9 октября 1932 З. был вторично исключён из партии. В мае 1933 подал заявление в ЦК и ЦКК партии с вторичным приз-нанием своих ошибок и антипартийных действий.» И подпись автора статьи – Б. Волин. Тот самый, что незадолго до того сочинил вышеописанный опус в «Большевике».
Как всё, оказывается, просто! Совершил человек массу ошибок, восемь лет боролся с линией партии, перейдя под конец «грань советской легальности»; обманным путем вернулся в ряды ВКП(б), примкнул к явным врагам, вторично был наказан. И вот теперь достаточно очередного «заявления с признанием» (а чем это оно лучше первого?) – и махрового оппортуниста быстренько восстанавливают в партии. И заодно с ним ещё и его закадычного друга Л.Б. Каменева. А зачем и для чего? Покаянную речь на XVII съезде они могли произнести и как гости, с куда большим старанием; а потом, за труды, можно было бы этих гостей и помиловать. Так было бы логичнее. В общем, пространный труд Б. Волина нас еще более запутал. Может быть, автор сам был «врагом», например, скрытым бухаринцем или троцкистом? Ничего подобного – в 36 – 45 гг он работал редактором «Исторического журнала», в 1939 стал профессором; затем также не сидел без дела. А в 1936 – 38 и вовсе был 1-ым замом наркома просвещения РСФСР, репрессиям не подвер-гался. Скончался тихо-мирно в Москве в феврале 1957 года, кавалер трёх орденов, автор брошюры «Всенародная партизанская война» (М, 1942). Так что вся вышеописанная белиберда, как и ранее цитированные перлы, вполне ортодоксальна, и по тем временам вроде как актуальна. Якобы. И ещё одно замечание. Группа названа Рютина и др., тогда как в постановлении от 9 октября её назвали Рютина, Иванова, Галкина и др., а был ещё вариант Рютина, Галкина, Иванова, Каюрова и др. Вроде бы мелочь, но были и такие ва-рианты, как Рютинско – Слепковская антипартийная группировка и контрреволюционная группа Рютина, Слепкова и др. Так как же их называть-то на самом деле?
Кстати, Л.Д. Троцкий в написанных по горячим следам (уже в 32 году) работах тоже считал критику в адрес Каменева и Зиновьева надуманной. Он, конечно, не отрицал, что вожди оппозиции могли проявлять недовольство, как, впрочем, и большинство советских людей (включая «жену Сталина»). Но от неприятия чрезвычайных мер, глухого ворчания «на кухне» и критических высказываний до борьбы с Советской властью всё же очень далеко. А явная надуманность обвинений, по мнению Троцкого, только подтверж-дала их нелепость. Очень интересные мысли, особенно учитывая скорее отрицательное (в первое время) отношение именитого изгнанника к платформе группы Рютина (он сгоряча считал ее просто некой разновидностью правого уклона). Впрочем, Лев Давидыч в своём пристрастно – критическом отношении к советской элите тех лет часто и регулярно, как говорится, хватал через край. В частности, уже позднее, в конце 30-х годов, он охаял комсомольскую верхушку Страны Советов, и лично А.В. Косарева, который был признан «морально-разложившимся субъектом», вдобавок злоупотреблявшим в личных целях своим высоким положением. Но позвольте, кем же это признан? Пьяницами и бабниками Ворошиловым и Калининым, тупым садистом Кагановичем или вором и бандитом (согла-сно действовавшим тогда, в 1906 году, законам) Джугашвили? И чем же это он так злоупотребил – настроил по стране дюжину ближних и дальних дач, или сыну-алкашу присвоил генеральское звание? По мелочи, конечно, был грешен, как и все советские граждане, но куда меньше многих, даже менее большинства. Впрочем, о Косареве и его соратниках речь впереди, а пока вернёмся к конкретным рютинским деяниям.
В связи с этим отметим, что даже такой правоверный (по тем меркам) марксист, как Л.М. Каганович, охарактеризовал группу Рютина несколько иначе: «Находятся люди, которые сейчас – в 1932 году предлагают нам не более не менее, как сдать построенные упорным трудом рабочего класса и колхозников заводы на концессии капиталистам... распустить колхозы и совхозы и восстановить кулака». Это уже никакая не реставрация капитализма, а скорее восстановление НЭПа. Правда, далее говорится, что «эти господа проповедуют прямую реставрацию капитализма», но звучит сие ещё менее убедительно, чем в официальных документах; отсутствуют вдобавок и все обвинения в подпольной и антисоветской деятельности (хотя статья Кагановича появилась в «Правде» 12 октября, уже после решения ЦКК и его публикации). Ещё более казённо и абстрактно, хотя внешне и грозно, отреагировал на Рютинские безобразия С.М. Киров (это «Правда» от 14.10): «правые и левые оппортунисты сомкнулись в объединенную контрреволюционную груп-пу, поставившую себе задачей восстановление буржуазно – капиталистического строя. В этой группе мы находим нимало знакомых людей, частью выброшенных из партии, частью посредством двурушничества[*] оставшиеся в ее рядах. Эти жалкие банкроты пытались поколебать железную мощь пролетарской диктатуры». И всё – ни фамилий, ни деталей. Складывается впечатление, что весьма популярный лидер партии (и один из лучших её ораторов) просто не особо желал влезать в это сомнительное дело. И странная тавтология насчёт буржуазно – капиталистического строя как-то совсем не украшает вышеприведённый текст.
Современный читатель, знакомый с воззваниями «Союза марксистов – ленинцев», может возразить, что приводить в обвинительных пассажах емкие и хлесткие обвинения рютинцев – значит лить воду на их же мельницу. Но искусство редактирования, усечения и подборки цитат расцвело пышным цветом задолго до 32 года. Можно было и своими словами многое пересказать, а обвинения лично в адрес И.В. Сталина представить, скажем, как выпады против ЦК или Политбюро. Не так уж трудно было бы в упомянутых прокламациях наскрести и немало убедительных (при умелой подаче, конечно) доказа-тельств по части антисоветчины и «реставрации капитализма». Было бы, как говориться, желание. Но его не было… Или было, но не у всех? Или кто – то просто не успел (или не захотел) вовремя услужить руководству? Это тоже по меньшей мере странно…
Конечно, отклики по горячим следам всегда грешат излишней категоричностью и заведомыми преувеличениями. Ну а как оценивали членов группы Рютина официальные советские исследователи в более позднее время? Вот, например, Петр Григорьевич Петро-вский, согласно уже упоминавшейся энциклопедии Октябрьской революции, «член КПСС с 1916 года, в 1918 году один из руководителей социалистического союза молодежи в Петрограде. С 1920 года на партийной, комсомольской и хозяйственной работе» (c.389). Никаких позднейших прегрешений не упомянуто, и в партии, судя по всему, был восста-новлен довольно быстро. Еще более определенную характеристику дает столь авторите-тный (хотя бы официально) для тех лет орган, как «Вопросы истории КПСС» (№ 2, 1988, c.97) – старший сын знаменитого Г.И. Петровского Петр – «видный партийный работник, один из руководителей молодежного движения страны, секретарь ЦК РКСМ, член испол-кома КИМа и исполкома Коминтерна, близкий друг С.М. Кирова, редактор «Ленинг-радской Правды» и журнала «Звезда», ученый – экономист». Более сухо, но по сути тождественно, писали о нём и в Брежневские времена (БСЭ, 3-е изд, М, 1975, т.19, с. 488), только добавлено, что в 1917 он был секретарём Выборгского райкома РСДРП(б), в 1922 – 25 член ЦК РКСМ, делегат 8, 10 – 15-го съездов партии, 5 – 6-го конгрессов Коминтерна. Ничего себе разложившийся враг Советской власти!
Можно возразить, что П.Г. Петровский был не самым активным рютинцем, благо и из партии его исключили с правом восстановления. Ладно. Возьмём одного из «орга-низаторов», вдобавок «служившего для связи с бывшей «рабочей оппозицией»», члена КПСС с 1900 года В.Н. Каюрова[**]. Вот как характеризовал его В.И. Ленин: «мой старый знакомый, хорошо известный питерским рабочим» (ПСС, т.36, с.521), «великолепный питерский рабочий, старый партийный товарищ» (Пролетарская революция, 1924, № 3, c.43). Но, может быть, впоследствии Каюров, по советским меркам, действительно пере-родился? Что ж, обратимся к позднейшим источникам. Согласно 12-ти томной истории СССР, В.Н. Каюров – один из «энергичных революционеров», возглавлявших в дни Февраля Выборгскую районную большевистскую организацию (Москва, Наука, 1968, т.6, c.634; кстати, в связи с повальными арестами «верхов», Выборгский райком руководил движением почти по всему городу). «История КПСС» (М., ИПЛ, 1966, т.2, c.663) относит Каюрова к «видным пролетарским вожакам», а на с. 672 мы узнаем, что В.Н. Каюров и М.И. Хахарев составили проект манифеста ЦК РСДРП(б) «Ко всем гражданам России»!
Никаких отрицательных отзывов не содержит и обстоятельная биография Каюрова, вышедшая в 1966 году (Л.С. Келлер, «В.Н. Каюров», Горький, Волго-Вятское книжное издательство). Зато из неё можно узнать, что оный Каюров – близкий друг А.М. Горького, работал одно время с Н.К. Крупской (которая неоднократно упоминала его в своих воспоминаниях), был активным участником трех российских революций и гражданской войны. В 1918 году Каюров доставил в Петроград знаменитое письмо Ильича к питер-ским рабочим, в 21-ом был председателем сибирской краевой комиссии по чистке партии; затем – директор уральского Асбесттреста, сотрудник института марксизма – ленинизма (автор классических работ по истории партии). Интересные люди попадались среди озлобленных кулаков и тупоумных буржуа! Причем здесь сугубо положительные данные содержат вполне «доперестроечные» источники, в том числе и Брежневской эпохи.
Может быть, на старого подпольщика пагубно влиял его сын А.В. Каюров, тоже член зловредной группы? Вот какую справку удалось разыскать о нем (В.И. Ленин и ВЧК. Сборник документов, 2 изд., М., ИПЛ, 1987, с.577): Каюров А.В. – в партии состоял с 1914 года, после Октября работал в Выборгском райсовете, красногвардеец, сотрудник Симби-рской губчека, «С 1921 года – на хозяйственной работе». И все. Никаких преступных групп, вплоть до смерти (неужели естественной?) в 1937 году.
Даже правые оппортунисты Д.П. Марецкий и А.Н. Слепков, ранее исключавшиеся из партии (последний даже дважды), не удостоены внимания в роли отщепенцев – рютинцев. Единственное упоминание оных в «Истории КПСС» (т.4, с.552) посвящено их деятельности в «Правде» в эпоху правого уклона: «Слепков, Астров, Марецкий и Цейт-лин, занимая руководящие посты в редакции газеты, пропагандировали на ее страницах правооппортунистические взгляды. ЦК ВКП(б) был вынужден обновить состав редколле-гии.». После «разгрома» правого уклона они, видимо, «исправились» (иначе никто бы не восстановил в партии человека, исключавшегося дважды), и обвинять далее Марецкого и Слепкова, по меркам 60-х годов, более не в чем. Неужели составители капитального многотомного труда просто забыли о предательских действиях разложившихся врагов?
Но, может быть, забыв о прегрешениях отдельных лиц, «современные» авторы более развернуто характеризовали деятельность группы Рютина в целом? Увы, при проверке этой гипотезы нас ожидает очередной сюрприз – ни в «Истории КПСС», ни в упоми-навшейся «Истории СССР» (где на советский период приходится 6 томов), нет ни единого упоминания о группе вообще! Никаких сведений не содержит и 3-е издание Большой советской энциклопедии; об учебниках и популярной литературе и говорить не приходи-тся. Лишь в Полном собрании сочинений В.И. Ленина «дело Рютина» упоминается в примечаниях к фамилиям В.Н. Каюрова (т. 36, с. 662) и Н.А. Угланова (т. 52, с. 508). И что самое поразительное – в послевоенных изданиях «КПСС в резолюциях...» постановление ЦКК от 9 октября 1932 года начисто отсутствует. Кстати, нет его и во втором томе 4-го издания «ВКП(б) в резолюциях…» (Партийное издательство, 1933), который охватывает период 24 – 33 гг. а вот постановление по делу Эйсмонта, Толмачева, Смирнова А.П. и др. имеется, со ссылкой на Рютинское дело («подобно рютинско-слепковской антипартийной группировке», с.783). В этом сборнике, правда, вообще нет документов, принятых отде-льно ЦКК, но ведь и в 6-ом издании они формально, в заголовке, не фигурируют. И как сие прикажете понимать?!
Любопытно, что сие забвение началось не вчера и даже не после ХХ съезда – уже 2-е издание БСЭ, выходившее в 49 – 59 гг., ничем не отличается от третьего в плане освещения деятельности (и самого факта существования) группы, да и её участников. Не упоминается Рютинское дело и в «Кратком курсе истории ВКП(б)» (сам М.Н. Рютин упомянут в нем на с. 281 (М., ОГИЗ, 1946) лишь как сторонник «группы Бухарина – Рыкова»). Может быть, на «судьбу» группы повлияло постепенное изменение морального климата в стране, переоценка советским народом многих идей и замыслов? А может быть, прав был Н.С. Хрущев, говоривший об ослаблении культа личности в годы войны? Но вот и объемистый «Политический словарь» 1940 года (М., Госполитиздат, тираж 300 000 экз; а вот «Краткий курс» в 46 году переиздали тиражом всего 100 000, правда, уже не первый раз) хранит ту же фигуру умолчания, хотя по части ругани в адрес уклонистов и «врагов народа» это издание, пожалуй, не имеет себе равных (не считая, конечно, периодики тех «славных» лет). Вот например фраза – «Троцкий организовал «четвертый интернационал» шпионов и провокаторов» (с. 580, «Троцкизм»). И что, шпионы всех стран и разведок покорно собрались в кучу, или же там собрались только антисоветчики, но они и так все были троцкисты, если верить этому же словарю. Ну это ладно, посмотрим на вышепри-ведённую фразу чисто формально. По смыслу русского языка получается – или три предыдущих интернационала тоже состояли из шпионов и провокаторов, но создавал их не Троцкий, или же все они сконструированы Львом Давидычем, но только с четвёртой попытки он смог набрать нужных людей. Или вот ещё один перл (с. 287, «Краткий курс истории ВКП(б)») – краткий курс это «руководство по истории партии, руководство, представляющее официальное, проверенное ЦК ВКП(б) толкование основных вопросов истории ВКП(б) и марксизма-ленинизма, не допускающее никаких произвольных толкова-ний.» Интересно, знал ли Дж. Оруэлл про этот талмуд, или реальность, как всегда, превзо-шла все наши фантазии?
Последний раз (кроме «КПСС в резолюциях...» издания 41 года) группа Рютина упоминается (как всегда, невразумительно и кратко) в 46 томе 1-го издания БСЭ (1940 г, с. 672, статья «правые реставраторы»). «В конце 1932 была разоблачена контрреволюцион-ная группа Рютина – Слепкова и др., в начале 1933 – контрреволюционная группа Эйсмонта – Толмачева, А.П. Смирнова. Эти группы ставили своей целью реставрацию ка-питализма в стране». Далее повествуется, что данные группы «представляли собой лишь ответвления объединенной право – троцкистской подпольной антисоветской организа-ции», которая, потеряв классовую опору внутри СССР, (очевидно, имеется в виду всё то же кулачество – Д.Ш.) превратилась в сборище отъявленных врагов народа. Позвольте, но кому это интересно в 40-ом году, после московских и всех иных процессов, на которых радикальным образом разобрались со всей правотроцкистской организацией (и со всеми многочисленными врагами вообще), а не со второстепенными и малочисленными её ответвлениями? Тем более, что разоблачили их задолго до основной массы «гадов», и в феврале 1937 никакой угрозы Рютин, Эйсмонт и их присные уже не представляли. В крайнем случае, включили бы данные по Рютину – Смирнову в более важные и прин-ципиальные статьи (правый уклон, право – троцкистский блок, троцкистско – бухарин-ский блок и т.д.), и дело в шляпе. Да и вообще, что это за термин – правые реставраторы? Как будто бывают реставраторы левые! И ведь к реставрации капитализма, по официа-льной точке зрения, после 25-26 гг (а то и ранее) стремились решительно все «уклонисты» и их многочисленные приспешники по всей стране. За что же Рютину и Ко такая честь? Создается впечатление, что члены Рютинской группы были замешаны в чём – то очень серьёзном, но об этом почему – то стеснялись упоминать.
Конечно, молчание послесталинской историографии можно объяснить скрытым сочувствием к рютинским идеям и их авторам – вот, мол, были настоящие борцы с культом личности. И если хвалить их время еще не пришло, то и ругать неприлично; лучше уж промолчать. Но, в таком случае, до 53 года обвинения в адрес «Союза маркси-стов – ленинцев» должны были звучать чаще, полнее, конкретнее и агрессивней. Да и быстрое (за 10 – 12 лет) забвение столь важного дела при этом очень странно. Получается, что дело Рютина было одинаково «неудобно» для всех советских вождей, от И.В. Сталина и С.М. Кирова до Л.И. Брежнева и К.У. Черненко включительно. И внятных объяснений сему казусу за много лет, силами передовой советской науки (в лице ея общественно – исторических дисциплин), так и не придумали. Чудеса, да и только!
В то же время все попытки добиться официальной реабилитации основных участни-ков группы (в первую очередь, самого Рютина, Замятина, Рохкина и обеих Каюровых, благо они и в прошлых оппозициях не участвовали) встречали решительное противодей-ствие, даже в эпоху «оттепели». А вот П.Г. Петровского и ещё четырёх рютинцев в судебном порядке в те годы реабилитировали, но не более – полноправными больше-виками их по-прежнему не считали. Но и попыток вторичного очернения, в отличии, например, от Ф.Ф. Раскольникова (чья реабилитация в брежневские времена явно счита-лась ошибкой), не было. К слову, последняя просьба о реабилитации Каюрова-старшего была подана родственниками в октябре 86-го, уже на заре перестройки. И 31 числа того же месяца пришёл ответ из Прокуратуры Союза ССР (№ 13/15968-55). И там говорилось, что В.Н. Каюров «к уголовной ответственности за участие в контрреволюционной деяте-льности и проведении антисоветской агитации и пропаганды был привлечён обоснован-но», и дело пересмотру не подлежит. А менее чем через два года, 4 августа 1988-го, «Известия» публикует сообщение Комиссии Политбюро ЦК КПСС о реабилитации 25(!) человек, осужденных по делу «Союза марксистов-ленинцев», в том числе Рютина, Галки-на, Рохкина, Замятина и обеих Каюровых. Удивительная непоследовательность! Или это обычная советская неразбериха? Да нет, совсем не похоже. Как ни рассматривать это дело, и по меркам 30 – 70 годов, и по нынешним, «послесоветским» понятиям, есть в нем некая загадка, скорее даже и не одна.
Интересно, что Н.И. Бухарин в своём завещании «Будущему поколению…» особо упомянул о своей непричастности к «тайным организациям» Рютина и Угланова. Возможно, он действительно ничего не знал, или знал очень мало – иначе его имя также фигурировало бы в деле. Но что это за организация Угланова? Между 29 и 36 годами, от ликвидации правого уклона и до процесса «Объединенного троцкистско – зиновьевского центра», официально существовали только три антипартийных группы – Сырцова, Ломинадзе и др., Рютина – Галкина и Эйсмонта, Толмачева, Смирнова А.П. и др. Все три с очень сходными программами (про последних в резолюции ЦК и ЦКК от 12.01.33 прямо сказано – «подобно рютинско-слепковской антипартийной группировке»), только Сырцов, Ломинадзе и Шацкин пострадали меньше других – вылетели из ЦК и ЦКК, но остались в партии и в родных пенатах (это то же, кстати, непонятно и нелогично). Прочие же «дисси-денты» тех лет – или отголоски прежних оппозиций (Раковский и Муралов), или же заподозренные в связях с рютинцами и Толмачевым – Эйсмонтом (Рыков, Томский, Шмидт). И никакого Угланова. Правда, была ещё сугубо конспиративная группа левых, в основном сторонников Троцкого, во главе с И.Н. Смирновым, оформившаяся весной 31 года. В неё входили такие известные личности, как Е.А. Преображенский, И.Т. Смилга, С.В. Мрачковский и многие другие – в ОГПУ считали, что по делу сих подпольщиков надо бы арестовать человек двести, но большинство из них кто-то предупредил(!), и привлечь удалось лишь самых именитых. Это случилось в конце 32 года, а до того оные типы налаживали связи с группой Рютина и иными противниками Сталина. Но реально никто ничего предпринять не успел (см. в частности Гусев А.В. Левокоммунистическая оппозиция в СССР в конце 20-х годов. Отечественная история, 1996, № 1, с.85; и его же: Левокоммунистическая оппозиция в СССР в первой половине 30-х годов. Политические партии России. Страницы истории. М, 2000). Вряд ли Николай Иванович знал что-то определённое об этой группе, и совсем невероятно, что с ней как-то был связан Угланов, самый правый из всех оппозиционеров. Да и в открытой печати об этой группе старались вовсе не упоминать, даже в обвинительных речах.
Конечно, диктуя на пороге вечности последние мысли, Н.И. мог просто ошибиться. Но могло быть и так, что «Союз марксистов – ленинцев» сложился из двух (или неско-льких) самостоятельных групп. Сейчас этому есть убедительные, хотя в основном и косве-нные, подтверждения. Но если бы т. Бухарин знал такие тонкости, вылетел бы он из партии вслед за М.Н. Рютиным, и уж точно раньше всех других подельников. Да, почти наверняка это описка. Но вот зачем вообще приводить фамилию ближайшего соратника в столь трагическом, ярком и искреннем тексте? Очень, кстати, цельном и лаконичном. Воистину, «дело Рютина» – это какая-то «Железная маска» советского производства.
Поскольку из источников 30 – 80 гг извлечь более ничего не удаётся, окончательно перейдем на современную почву. Вначале подойдем к делу с юридической точки зрения. Можно ли считать рютинцев виновными (с «той» точки зрения, конечно) как минимум в антисоветской пропаганде? Безусловно. Можно ли таких людей через год – другой восстанавливать в партии, или хотя бы обещать подобное? Ни в коем случае. Наоборот, подобные личности (хотя бы «организаторы» и «распространители документов») достой-ны заведомо более жесткого наказания, чем, скажем, репрессированные в 18 – 31 гг эсеры, меньшевики, анархисты и прочие «левые». А что мы видим на деле?
Можно возразить, что И.В. Сталин, как теперь известно, требовал расстрелять М.Н. Рютина, и только несогласие прочих членов Политбюро отсрочило эту меру. Но ведь люди, подписавшие и распространявшие крамольный текст, в чём – то даже опаснее его автора. Почему же и их не попытались отправить к праотцам? Тем более, что рютинцы – «троцкисты» явно не жаловали и самого генсека, как, впрочем, и бухаринские ученики, безуспешно учившие его политграмоте. Да и про тех же Каюровых сохранились свидете-льства, что они открыто ругали деловые и моральные качества И.В. Сталина, особенно его бесконечные отсидки в царских тюрьмах и в ссылке (см. например, Вопросы истории КПСС, 1990, № 2, с. 93 или: Забвению не подлежит, Нижний Новгород, 1993, с. 62). Более того – достаточно прочесть вышеупомянутое рютинское воззвание, и любому станет ясно, что члены группы оценивали правящую верхушку Страны Советов крайне низко.
Может быть, «Коба» потому и не стал настаивать на крутых мерах, что «пробный шар» – попытка осудить самого М.Н. Рютина – не удался? Но почему же суровые цекисты проявили вопиющий либерализм в столь важном деле? Всевозможные варианты на тему «не знали», «не поняли», «истолковали по – своему», «не желали обострений», «пожалели старых товарищей» совершенно не убедительны. Слишком яркая и рельефная картинка была перед глазами, чтобы её не понять. Может быть, партийные боссы просто испуга-лись возможной драчки и решили просто «спрятать голову под крыло»? Или же некото-рые товарищи желали сохранить «Союз марксистов – ленинцев» в качестве противовеса сталинской группе? Это выглядит более правдоподобно, но все равно ряд вопросов, и весьма острых, остаётся.
Во – первых, исключенные из партии, лишенные работы и рассеянные по градам и весям «рютинцы» для серьезного противодействия «сталинцам» мало пригодны (хотя это, конечно, лучше, чем ничего). Кроме того, открытая защита «врагов» грозит, рано или поздно, опалой (вначале может быть и мягкой) самим цекистам, и никакие Рютины тут не помогут. Затем, если бы дело «Союза марксистов – ленинцев» восторжествовало, члены действовавшего Политбюро были бы как минимум оттеснены на вторые роли, и никакие напоминания о былой «защите товарищей», помочь не могли. Наконец, балансирование между «рютинцами» и «сталинцами» в любом случае игра очень опасная, на которую большинство тогдашних «вождей» было просто неспособно по своим личным качествам. К тому же большинство партийных функционеров, даже высшего звена, в то время не видели для себя непосредственной опасности со стороны генсека. Ну, в крайнем случае понизит в должности, отправит на периферию, объявит выговор… И из-за таких мелочей городить какой-то огород?
Отметим попутно еще одну несообразность. Деятельность «Союза марксистов – ленинцев» была пресечена практически сразу после его образования. Логичнее было бы дать им хоть немного окрепнуть и расшириться, дабы «противовес» сталинской группе получился весомее. И со стороны карательных органов, толком не выявивших даже ближайших сподвижников группы и её потенциальные связи, такая поспешность также непонятна. Может быть, советские правители считали свое положение столь шатким, что любое «расползание заразы» казалось им гибельным? Но режим, висящий на столь тонком волоске, все равно обречен, и в подобных условиях логичнее было бы побыстрее «сбежать с корабля», то есть примкнуть к заговорщикам.
А если уж «наверху» решили с рютинцами бороться, то чем больше недовольных примкнет к группе, чем сильнее она разрастётся, тем легче будет «взять» их всех (хором) в дальнейшем. Иначе, если ограничиться верхушкой айсберга, прочих многочисленных противников придется хватать ещё не единожды, а их крамольные идеи могут расползтись весьма широко. Так, собственно, и вышло – например, даже в начале 60-х годов уцелев-шие большевики – выборжцы (И.А. Попов, О.А. Стецкая, М.В. Фофанова, А.А. Бабицын) хорошо помнили рютинскую платформу (Вопросы истории, 1989, № 7, с. 43 – 47). В частности, вот как они излагали взгляды В.Н. Каюрова (в КПК, добиваясь его реабилита-ции): «Каюров был не против коллективизации вообще[***], а против коллективизации в той форме, в которой она совершалась… Наряду с развитием фабрик и заводов надо развивать и производство товаров народного потребления, ибо без этого невозможен нормальный товарооборот между городом и деревней». Здесь перед нами почти дослов-ное, хотя и очень краткое, изложение того, что писал Л.М. Каганович 12 октября 1932 года, после разгрома группы (если отбросить неизбежную идеологическую шелуху). Ясно, что рютинские идеи имели достаточно широкое хождение, по крайней мере, среди старых партийцев; иначе вряд ли совершенно различные люди помнили бы их с такой чёткостью через 30 лет. Кроме того, обстановка в стране менялась тогда быстро и регулярно, так что излишняя спешка могла сильно повредить самим «органам». Странно, что на Лубянке решили пренебречь азбучными истинами сыскного дела. Или среди чекистов тоже не было единомыслия (а то и просто царила неразбериха?)
Попробуем подойти к делу с другой стороны. Начнём с одной, вроде бы общеизвестной, но как-то совсем не афишируемой тенденции тех предвоенных лет. Кто ближе всех знал Кобу перед мировой войной и весной 17-го, на пике оппортунизма? Думская пятерка. Кто лучше всего ведал о его ссорах с Лениным в начале 20-х? Родственники последнего. И все остались живы. А злейший враг, единственный открыто вступивший в борьбу, погиб позже всех других, и один из всех цекистов и равных им по положению, на воле, в своем дому. В изгнании, конечно, чёрти где, но всё же в большой и динамичной стране, которая перед Второй мировой считалась лидером левого движения всего Западного полушария. Даже 1-ое издание БСЭ, сурово осуждая правительство Мек-сики в 1938 году за допуск в страну «агента Гестапо – Троцкого», отмечало активное проведение в стране аграрной реформы, широкие демократические свободы, национали-зацию ключевых отраслей промышленности (т. 38, с. 718 – 719). Конечно, умереть под ледорубом провокатора тоже не сахар, но сие куда лучше, чем мямлить вымученные откровения перед пьяным следователем НКВД, и тем паче, чем каяться на открытом процессе в роли откровенного придурка.
Можно возразить, что круг сих людей был очень узок, и при всем желании хватать там было некого. Но в таком случае, при нужде схватили бы всех, и дело в шляпе. Если уж среди них одни враги, церемонится нечего – в конце концов, в ЦК, Совнаркоме, Верхо-вном Совете и в СТО тоже врагов было пруд пруди, и ничего, справились. Так что дело в другом – очевидно, великий вождь опасался, что свидетели его грубых ошибок и явных просчётов сохранили (или могли сохранить) неопровержимые свидетельства его, вождя, близорукости и некомпетентности. И ладно бы только они – ведь эти старые большевики препротивные людишки. Чуть заметят какой огрех, особенно в любимом их марксизьме, сразу делятся с товарищами. И ладно бы только с соратниками по ВКП(б). У них ведь полно старых друзей из иных левых партий, особенно меньшевиков, и большая их часть давно уже торчит за бугром, вместе со своими бумагами. А в парижские и берлинские сейфы так просто не залезешь, не говоря уж о более дальних краях.
А что могли знать о тов. Сосо наши герои? Ясно, что «сие» должно было произойти ещё до Февраля, ибо потом ни у кого из них пути с будущим генсеком не сплетались столь близко. Батум и Баку отпадают, тюрьмы и ссылки тоже, кроме, пожалуй, одного «но», но об этом потом. Остаётся Санкт-Петербург, с сентября 1911-го по февраль 13-го года, короткий, но очень интересный период в жизни И.В. Сталина. Опишем его по самому непредвзятому источнику – Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография, 2 изд., Госполитиздат, М, 1947. Практически без изменений этот текст вошёл и в 52 том первого издания БСЭ, в том же 47 году (Сталин, с. 535 – 622). Составлен сей опус именитыми гражданами из ин-та Маркса – Энгельса – Ленина, половина из них была в тот миг уже членкорами или академиками (Александров Г.Ф., Митин М.Б., Поспелов П.Н.). Но сначала небольшое отступление.
Уже давно, чуть ли не с 1903 года, не стихают споры и дискуссии о возможном провокаторстве Джугашвили – Сталина. Собрано и опубликовано множество фактов, подозрений и слухов, но исключительно косвенных. Какие-то из них кажутся правдопо-добными, какие-то не очень. Вышел на сей счёт целый сборник (Был ли Сталин агентом Охранки? Сост. Ю. Фельштинский, М, ТЕРРА-Книжный клуб, 1999), но общий результат всё тот же – серьёзные подозрения, которым, однако, далеко до однозначной истины. Но на наш взгляд, сама сия ситуация и есть ответ на сакральный вопрос (правда, опять же не прямой). В самом деле, будь ИВС реальным, пусть и малоактивным, осведомителем, неужто сие не выяснилось бы после Февральской революции, ну в крайнем случае в начале 20-х гг? Даже если бы не осталось вовсе никаких документов (во что верится с трудом), Р.В Малиновский, Аля Алексинский (Романов), М.Е. Черномазов, Я.М. Оссис, В.Е. Шурканов, И.П. Михайлов (Ваня-печатник) и иже с ними уж нашли бы неопровержи-мые улики на своего товарища. Хотя бы для смягчения собственной участи, ведь бывших провокаторов в те годы как правило казнили. Вот нашли же в архивах свидетельство, что Н.Н. Жордания в 1901 г, в Метехском замке, дал «откровенные» показания, в результате чего было арестовано «несколько видных кавказских революционеров» (БСЭ, 1-е изд., 1932, т.25, с.563). Непонятно, правда, почему оные пострадавшие не названы по имени – скорее всего, то были будущие меньшевики, или же их быстро выпустили, а скорее всего, было и то, и другое. К тому же в послесталинское время сие обвинение не повторялось, по крайней мере официально. Сам же Жордания, одним из первых обвинив Джугашвили в провокаторстве, никаких доказательств на сей счёт не представлял.

С другой стороны, предлагали ли И.В. Джугашвили поработать на охранку, пусть не сразу, и не при первом аресте? Естественно предлагали, как и любому серьезному противнику режима, исключая самых ярых фанати-ков революции и(или) вечных эмигрантов. Отказался ли он сразу и бесповоротно? Вряд ли, ведь многие арестанты, обвинённые в серьезных преступлениях, давали на сей счёт уклончивый ответ, или даже притворное согласие, дабы облегчить последующее наказа-ние. А зная характер будущего вождя, сей вариант кажется наиболее вероятным. И "изворачивался" он, надо думать, дольше и успешнее других. Конечно, в подобных случаях жандармы рано или поздно понимали всю тщету своих надежд на такого-сякого, но какое-то время их псевдоагенты действовали более свободно, чем основная масса подпольщиков.
А когда и где всё это могло произойти в нашем случае? Скорее всего именно в Питере, в те полтора года с 09.1911 по 02.1913. Вчитаемся в текст вышеупомянутой биографии. 6 сентября 11-го года, отсидев положенный срок, тов. Сталин «нелегально выезжает из Вологды в Петербург». Очевидно, ему после ссылки запретили жить в столицах, или вообще в крупнейших городах империи. Но тогда это очень смелый шаг – ведь в Питере наш герой никогда не бывал, разве что проездом в Таммерфорс и обратно, близких друзей там нет, и где скрываться, тоже непонятно. Ведь в стране ещё эпоха реакции, интеллиге-нты и просто сочувствующие бояться дать ночлег знакомому рабочему – большевику, не говоря уж о каких-то приезжих нелегалах. И результат очевиден – уже 11 сентября незадачливый конспиратор схвачен полицией и отправлен в очередную ссылку, в Волого-дскую губернию. Бежит оттуда уже 29 февраля, хотя за пять с небольшим месяцев осмот-реться и подготовить побег очень трудно. Но не прошло и двух месяцев, как И. Сталин на три года отправляется в Нарымский край. И драпает оттуда через четыре месяца и 9 дней после ареста, и опять в СПБ! При этом «несколько месяцев» (то есть не менее двух) он провёл в тюрьме, и лишь потом отправился в Сибирь. Правда, на этот раз до следующего ареста проходит почти полгода, весьма насыщенных разнообразнейшими событиями.
Во-первых, грядут очередные выборы в Думу, уже четвертого созыва, и большевики активно участвуют в предвыборной компании. В том числе и наш герой: «Преследуемый по пятам полицией, с большим риском Сталин выступает на ряде летучих собраний на заводах. Но рабочие организации и сами рабочие охраняют Сталина и ограждают его от полиции». Это как же-с, окружали трибуну с револьверами в карманах, как на митингах 17-го года? Что-то не верится. Первая революция давно в прошлом, а вторая и во сне вряд ли кому снится. Известно, что в Петербурге за всё время с 1908 по 1916 гг большевики провели лишь одну «вооруженную» акцию – захват частной типографии Альтшуллера (Фонтанка, 96) в ночь с 17 на 18 декабря 16-го года, в котором участвовали двое или трое боевиков (Н.К. Антипов, Б.Д. Шишкин и возможно Дм. Осипов). Да и то револьверы были нужны им для нейтрализации работников типографии. А когда появилась полиция, ей не оказали никакого сопротивления. И правильно сделали, ибо любое сопротивление было совершенно бесполезно. А ведь это канун Февраля, вся страна живёт как на вулкане. Что уж тогда говорить о спокойных днях 12 – 13 гг?! Затем в ноябре – декабре 12 года Иосиф Виссарионыч дважды ездит в Краков, где встречается с Ильичем. Конечно, границу мож-но перейти и нелегально, но для человека, рьяно преследуемого («по пятам») полицией, не слишком ли большой риск? Может быть, в опасную поездку послали кого не жалко, мол, он к тюрьмам и ссылкам давно привык? Но именно в это время «чудесный грузин» пишет свою единственную (до революции) заметную работу «Марксизм и национальный воп-рос». Она нравится Ленину, её спешно готовят к печати, так что выбор посланника, да ещё из столицы, явно не случаен.
Январь и февраль нового, 1913 года, проходят более спокойно, о них в объемной «Краткой биографии» толком ничего не сказано. А 23.02 следует новый арест и ссылка в Туруханский край, теперь уже до Февральского переворота. И никаких попыток побега. Далеко и безлюдно? Конечно, но и в Нарымских краях было немногим лучше. И вообще, бежать на юг, к Транссибу, хуже всего – там уже ждут, и почти наверняка сцапают. Вот Я.М. Свердлов в июне 11 года также пытался бежать из Нарымской ссылки, но неудачно. В сентябре следующего года Яков Михайлович бежит на маленькой лодке, а когда она тонет, пересаживается на пароход, где его, конечно, опознали. И только в декабре, «Воспользовавшись ослаблением надзора жандармов в связи с приездом к нему жены и ребенка» (БСЭ, 1-е изд., т. 50, М, 1944, с.398) он благополучно добрался до Питера, где, однако, был вновь арестован через пару месяцев. А вот Л.Д. Троцкий из Берёзова, что ничуть не лучше Курейки, благополучно удрал через леса и болота на Урал, по нехожен-ным оленьим тропам. А на Нижнем Енисее, куда в те годы регулярно заходили корабли Карских экспедиций, «северный вариант» побега осуществить ещё проще.
Исходя из вышеизложенного, складывается такая картина. «Предложение» было сделано не позднее 11.09.1911, а возможно в Сольвычегодске или даже сразу после ареста в марте 10-го года. Впрочем, «предложений» могло быть несколько, всё более настойчивых и се-рьезных. Нарымская ссылка – наказание за бездеятельность, а последующее послабление связано, очевидно, с карьерным ростом опекуемого. Как-никак кооптирован в ЦК, как бы ни был худосочен в ту пору сей орган, к Ульянову ездит, статьи пишет, с кандидатами в Думу встречается. Может быть, было и реальное содействие полиции, хотя бы косвенное – ведь почти одновременный арест Сталина и Свердлова произошёл по доносу Р.В. Мали-новского, которого наш герой хорошо знал лично, и не мог не заподозрить в содеянном. Однако гласные обвинения появились лишь год спустя… К тому же охранники уже давно поняли, что И. Джугашвили конспиратор неважный, и при нужде схватить его будет сов-сем нетрудно. Ну а потом, когда, наконец, все надежды рухнули, последовало заслужен-ное наказание. И бежать теперь уже никакого смысла не было, независимо от места и времени постигшего ИВС вполне справедливого возмездия.
Понятно, что те, кто наиболее тесно соприкасался в те дни, или чуть позже, с новоявленным членом ЦК, могли всё это знать куда лучше нас с вами. Например, В.Н. Каюров переселился в Питер в ноябре 1912 года, когда там уже существовало «сормовско – николаевское» землячество, многих членов которого, включая старого большевика Д.А. Павлова, он хорошо знал. «Землячество поддерживало определенную связь с нижегород-скими партийцами (Келлер, ук. соч., с. 44; до этого Каюров несколько лет проработал на заводах Сормова и Нижнего Новгорода). В дальнейшем наш герой активно участвовал во всех акциях столичных большевиков – от выборов в больничные кассы в конце 1912-го до агитации среди солдат Петроградского гарнизона в феврале 17 года. На раз встречался с А.М. Горьким, после амнистии 1913 года вернувшегося в СПБ, регулярно информировал «думскую шестёрку» о положении дел на рабочих окраинах города. С апреля 13 года Каюров работает на телефонном з-де «Эриксон» вместе с Н.М. Шверником и известными меньшевиками К.А. Гвоздёвым и Васильевым-Копчёным. Доверительные отношения связывали его и со старым большевиком И.Д. Чугуриным, слушателем школы в Лонжюмо и председателем Выборгского райкома (а впоследствии и членом ПК), активным участ-ником Февральской революции, и также бывшим сормовцем.
И П.Г. Петровский, естественно, проживал в столице в те дни, когда его отец ходил на думские заседания. И не просто проживал, а выполнял некие большевистские поручения, иначе никто не принял бы его в партию в разгар мировой войны. Работал в те годы на заводах Выборской стороны – Леснер и И.П. Пузырев – и Каюров-младший (токарем по металлу). А вот Г.Е. Рохкин и М.Е. Равич-Черкасский, земляки Петровского-старшего по Екатеринославу и Харькову, могли что-то узнать от него, или от его коллег – думцев. А вот П. Замятин, скорее всего (к сожалению, точных данных найти не удалось) – это тот самый Замятин, который в 1899 привлек В. Каюрова к работе в Сормовском социал-демо-кратическом кружке. В общем и целом, добрая половина Союза марксистов-ленинцев, общаясь с вышеупомянутыми личностями и их близкими, могла что-то знать, или хотя бы подозревать.
Сложнее обстоит дело с М.Н. Рютиным. До 17 года он в Питере ни разу не был, и мало с кем из питерцев общался. Но 1903 – 04 годы он провёл в родном Балагановском уезде, где как раз отбывал первую ссылку И. Джугашвили, и тогда же он совершил свой первый побег. Вряд ли наблюдательный и вдумчивый юноша не заинтересовался такой сенсацией. В 05 – 08 гг Рютин учился в Иркутске, негласной столице Сибири, там же окончил школу прапорщиков, затем, в годы первой мировой, служил в Харбине, в охране КВЖД. В семна-дцатом Мартемьян Никитич – председатель Харбинского совета, затем командующий войсками Иркутского ВО, в 20 – 22 гг на партийной работе в Сибири. Весной 17-го он был свидетелем недовольства сибирских большевиков, особенно рабочих, «объединенческими (с меньшевиками – Д.Ш.) стремлениями партийной ссыльной интеллигенции» (А.Г. Шляпников, Семнадцатый год, М, издательство «Республика», 1992, с. 455). И только в 24-ом он попадает в Москву. Очевидно, общаясь со множеством каторжан и ссыльных, а потом работая с бывшими узниками, он не мог не знать их разговоров о Сталине, которого коллеги по отсидкам регулярно обвиняли в разнообразных проступках и прегрешениях. И конечно никто из них, по крайней мере до 23 года, и не думал скрывать свои подозрения от обаятельного и серьезного сибиряка. Включая, кстати, и В.Н. Каюрова, который с августа 1921 по сентябрь 1922 возглавлял Сибирскую комиссию по чистке партии в г. Новониколаевске… Как минимум одна их встреча, ещё в 20 году, в Кузбассе, была зафиксирована документально (Вопросы истории, 1989, № 7, с. 43). Людмила Васильевна, дочь Каюрова, как-то упомянула (к сожалению, сие нигде не зафиксировано на бумаге), что её отца однажды назвали «главным пособником» Рютина. Что ж, вполне почётное прозвище. Заметим ещё напоследок, что на следствии, да и на суде, Мартемьян Никитич вёл себя просто по-хамски. Опроверг все обвинения, писал протесты, ни в чём не признался. Судили его в январе 37 года целых сорок минут, но так ничего и не добились. И от последнего слова, где по идее должно было прозвучать если не раскаяние, то хотя бы выражение любви к партии, он отказался. И с таким гадом церемонились почти пять лет! То ли дело маршал Блюхер – не хотел признаваться, так забили его до смерти, и дело с концом. Да и не только его.
Возникает соблазн причислить к когорте «что-то знавших» и К.А. Гвоздёва, коллегу Каюрова-старшего по заводу Эриксон. Ведь он работал в Питере в 1909 – 11 и в 14 – 17 гг, а в 11 – 14 отбывал ссылку в Вологодской губернии (БСЭ, 1-е изд., 1929, т. 14, с. 746). При Советах дважды сидел в тюрьме, но не в лагере, потом на спецпоселении на юге Красно-ярского края. Из ссылки освобождён в апреле 56-го, но реабилитирован лишь в 1990 году. Однако, тут есть одно очень большое «но». Кузьма Антонович был не только убеждённым меньшевиком, но и ярым оборонцем в годы Первой мировой, одним из руководителей ра-бочей группы Военно-промышленного комитета. Согласно БСЭ, в те годы был даже такой термин, как «гвоздёвщина». Понятно, что такой тип после Октября сидел очень тихо и не высовывался. Да и вообще, вождь всех племён и народов, в отличии от Ленина, очень снисходительно и терпимо относился к меньшевикам. Люди тихие, осторожные, склонные к кабинетной работе, и совсем не честолюбивые. Не токмо бомб не кидали и в министров, полицмейстеров и губернаторов не стреляли, но и вообще не одобряли, как правило, насильственных действий. Ну, а то что они помешаны на теории марксизма, его идейной чистоте и непорочности, членам нашего Политбюро было пофигу. Ведь даже удивление, как давно отмечено, может возникнуть лишь при некотором знании. Так что, скорее всего, тут дело вовсе не в какой-то особой осведомлённости нашего персонажа. Также и знаме-нитый статистик, академик С.Г. Струмилин, избежал каких-либо репрессий в годы культа скорее всего из-за принадлежности к меньшевистской фракции в 1903 – 20 гг, хотя как делегат ещё Стокгольмского и Лондонского съездов РСДРП он обязан был знать многое. К тому же и статистика в глазах вождя была, пожалуй, самой безобидной из всех общественных наук. Ведь считают не голоса на съезде, а тонны, километры и литры, число коих всегда можно подправить, благо ответить они не смогут.
Можно возразить, что знаменитый писатель В.Я. Зазубрин, автор первого романа о гражданской войне («Два мира») и первой реалистической повести о работе ЧК («Щепка») тоже проживал в Иркутске в самое горячее время, но был запросто арестован и расстрелян в сентябре 37-го. Но ведь Владимир Яковлевич учился в юнкерском училище в то время, когда город был занят белыми (с осени 18-го до лета 19-го гг), и общался, естественно, с людьми, совершенно чуждыми всяким революционерам и их организациям. А до того он обретался в Пензе, Сызрани и Оренбурге, провёл, правда, пару месяцев и в Петрограде (и в его пригородах), летом 1917-го, но опять же как юнкер. Да и время было уже совсем другое, даже по сравнению с январем того же года.
Порядка ради отметим ещё одно «но», формально вроде бы и не связанное с нашей повестью. Арон Александрович Сольц, в 12 году сидевший вместе с Джугашвили в Нарымском крае, тоже человек странной судьбы. В дни большого террора поругался с А. Вышинским и обозвал его старым меньшевиком, в отличии от его жертв, испытанных большевиков. Ну, сама по себе ссора с главным прокурором «дяде Джо» могла даже понравиться, чем больше они грызутся между собой, тем лучше. Но вот защищать явных врагов народа, и не один раз, и бумаги писать в их защиту – уже смертный грех. А в наказание оного склочника всего лишь понизили в должности. Правда, и сам Сольц, по мнению некоторых, совсем не безгрешен, он в частности, работал в управлении строите-льства Беломоро-Балтийского канала в начале 30-х годов. Но даже по меркам тех лет то был почти курорт – там хоть кормили, в отличии от десятков и сотен колхозов по всей стране. А до того много лет работал в судебной комиссии по помилованию, и исправно исполнял свои обязанности. Но самое поразительное – в апреле 40 года Арона Алексан-дровича попросили выступить на заседании, посвящённом дню рождения Ленина (ведь он знал вождя лично). Слово ему дали в самом конце, и услышали буквально следующее: «Вот вы все здесь говорили о Сталине, а ведь мы собрались для того, чтобы почтить память Ленина. Про Сталина до революции мало кто знал» (Реабилитирован посмертно, 2-е изд., М, 1989, с. 188). И ведь пригласившие такого типа на собрание отделались потерей работы, самого же клеветника не тронули, как «выжившего из ума старика». Но, во-первых, старик был всего на семь лет старше Сталина, и моложе А. Шлихтера, Н. Кру-пской, М. Цхакая, О. и П. Лепешинских. А главное, за такой удобной формулировкой может безнаказанно спрятаться кто угодно (что хочу, то и говорю; а попробуйте на улице, как отметил задолго до того герой знаменитого романа). Потом, по мнению А.И. Микояна, он провёл несколько лет в психбольнице, но это явное преувеличение – по свидетельству очевидцев, Сольц «лечился» не более полугода. Во всяком случае, большую часть войны он провёл в эвакуации в Ташкенте, вместе с уцелевшими старыми большевиками, а незадолго до победы вернулся в Дом на набережной, где и умер в своей комнате, в конце апреля 45-го. Возвратившиеся примерно в то же время в Москву бывшие соратники и отвезли его в крематорий.
И ещё. Мы уже упоминали о странноватом поведении органов в деле Рютина. Фактическим руководителем ОГПУ тогда уже был зам председателя Г.Г. Ягода, ибо В.Р. Менжинский вечно болел и был почти при смерти. Логично предположить, что такая неумелость чекистов вызвала некое неудовольствие власти. Тем паче, что Ягода среди гепеушников слыл либералом, а в данном деле сие было неуместно. Ан нет. Более того – 1 декабря 34 года был убит С.М. Киров, и не в какой-то глуши, и даже не на частной квартире, а посреди Смольного, на глазах изумлённой публики. И вот после столь возму-тительного случая тов. Ягода еще восемнадцать месяцев возглавлял «органы». А потом более полугода проработал наркомом связи, да и под топор попал в числе последних (из именитых, конечно). А где же обретался в интересующее нас время, или чуть позднее, милейший Генрих Григорьевич? Так точно-с, в Санкт-Петербурге. Правда, даты его возвращения из ссылки и вступления в РСДРП сильно разнятся, но несомненно, что не позднее весны 14 года он поступил на работу в больничную кассу Путиловского завода, где и трудился до самого Февраля, исключая год армейской службы. И всё это время сотрудничал с большевиками столицы, пусть и не всегда активно.
Понятно, что царствующему генсеку вся эта Рютинская кампания была крайне неп-риятна. И если уж пришлось их принародно высечь со всей строгостью, то потом, когда страсти поутихли, вспоминать этих бандитов совершенно не хотелось. Ну, тех, кто засветился в «обычных» оппозициях, и надо крыть как простых оппозиционеров, а всех остальных лучше постепенно забыть. Как будто их и не было. Такая позиция, кстати, позволила выжить некоторым родственникам «разложившихся врагов» – они ведь тоже могли что-то знать. У М. Рютина из троих детей расстреляли сына Василия, второй сын и жена умерли в заключении, а дочь Любовь Мартемьяновна, освобожденная из мест заклю-чения в 56 году, дожила до времени перестройки и полной реабилитации своего отца. А. Каюров и его брат Пётр расстреляны в 37-ом, третий брат Виктор и сын Александра Саян погибли на фронте. Ещё один брат, Анатолий, был в 38 осуждён на три года, в 41 ос-вобождён, участник ВОВ. Умер в 54 году от болезни сердца. Их мать, Елена Николаевна Каюрова, в 39 осуждена на пять лет, в 43-ем освобождена досрочно, в середине 50-х вернулась в Подмосковье (проживала в г. Фрязино, ул. Центральная, д. 30, кв. 10), 16 июня 58 года реабилитирована (справка Прокуратуры Союза ССР №74-86). Хлопотала о реабилитации своих родственников, удалось сие лишь частично – все приговоры 36 – 39 гг отменили, а по делу Рютина нет. А вот её дочери, Людмила и Надежда, репрессиям не подвергались. Правда, муж Надежды Б.Д. Шишкин в годы террора был исключён из пар-тии и отправлен заведывать турбазой (или санаторием) в Баксанском ущелье на Кавказе. Состоял сей объект из десятка изб, без особых удобств, да и добраться туда было непро-сто. Но согласитесь, по тем временам это и наказанием-то назвать нельзя. К тому же в конце 40 или в начале 41 гг директора турбазы восстановили в партии, а вскоре разрешили и в Москву вернуться.
Но может быть, оный Шишкин и не поддерживал никаких отношений с тестем, в те годы и свадьбы праздновались редко? Ничего подобного – они познакомились ещё в 14 году, когда Борис, опасаясь полицейских преследований, покинул Москву и перебрался в СПБ, где поступил работать на завод «Эриксон». А с 1 июля 16 года Шишкин трудился на автомобильном заводе И.П. Пузырев, там же, где и Каюров-младший. Сохранилось удос-товерение № 33616, выданное 9 сентября 17 года Петроградским воинским начальником, что оный Шишкин не подлежит призыву, как выполняющий заказы военного ведомства в качестве инструментального слесаря. Затем наши герои неоднократно встречались в Сибири, где оба работали в 20 – 21 гг, а чуть позже осели в Москве, имея кучу общих интересов – театр, шахматы, отечественная история… К сожалению, выяснить хоть что-то о родственниках большинства рютинцев не удалось, неизвестно даже, были ли они у них. Остаётся надежда, что кто-нибудь откликнется на призыв автора и поможет ему заполнить сей пробел. Отметим лишь, что П. Г. Петровский 10.11.37 года приговорен к 15 годам лишения свободы и 5-ти поражения в правах, а 11 сентября 41 года расстрелян вместе с другими узниками Орловской тюрьмы, при подходе немцев к городу. Его сын Леонид в 74 году опубликовал биографию отца (Петровский Л.П., П. Петровский, Алма-Ата, 1974). У Антонины, сестры Петра, в годы террора погибли оба мужа, но сама она с детьми каких-либо неприятностей избежала. Второй брат Леонид в 37 попал под следствие, но не был даже арестован, а вскоре и полностью восстановлен в правах. В самом начале войны он в чине генерал-лейтенанта командовал 63-им стрелковым корпусом, будущего Западного фронта. В июле 41-го руководил успешным контрударом корпуса на Бобруйском направ-лении. К сожалению, в середине августа, при прорыве из окружения Леонид Григорьевич был смертельно ранен в окрестностях Жлобина, и 17-го числа скончался.
Тут, конечно, можно порассуждать, что всё это выглядит очень подозрительно, а не шлёпнули ли его под шумок свои, особисты, которые ничего не забывали и никого не прощали? Но в подтверждение сей версии решительно ничего реального привести нельзя, да и характер раны – повреждение черепа размером 10 на 18 сантиметров – говорит в пользу осколка, а не пули. Правда, обстоятельства гибели комкора противоречивы и запу-таны, был ли он один или с группой бойцов, кто-то говорит о ранении в живот, или в руку ещё в самом начале сражения. Неясно даже, что немцы написали на могильном кресте – просто генерал-лейтенант Петровский или ещё и командир чёрного корпуса. Чёрным его вроде назвали из-за обилия зеков среди личного состава, но там было и множество волжан (корпус формировался в Саратовской обл.), и на здании бывшего штаба в Саратове есть мемориальная доска. Но, с другой стороны, в какой области в те годы не было подневоль-ного населения? Есть версия, что генерал застрелился, но попасть в плен он вроде не мог, да и почти половина корпуса худо-бедно прорвалась к своим. Порицают его ещё за отказ принять командование армией до выхода корпуса из кольца, и за постоянное хождение под огнём в часы прорыва. Но наверно, командир знал лучше других, где и когда ему надлежит быть, дабы обеспечить успех дела. И даже не успех, а лишь возможность успеха – хотя 63 корпус был одним из лучших в РККА, да и под разгром первых дней войны не попал (его части прибывали в окрестности Гомеля уже в ходе войны, и к линии фронта выдвигались более-менее организованно), там хватало неумелых командиров и необучен-ных бойцов. Ну а противоречия и неувязки в показаниях свидетелей и сослуживцев зако-номерны и обычны для каждой войны, особенно когда ими заинтересовались почти через три года после случившегося.
В качестве иллюстрации сказанного приведём ещё один известный эпизод, где разноч-тений гораздо больше. Семён Васильевич Руднев, комиссар партизанского соединения С.А. Ковпака, погиб в бою 4 августа 43 года у посёлка Делятин, Станиславской области, во время партизанского рейда в предгорья Карпат. По другим данным, раненный комиссар застрелился, дабы не попасть в плен. Ранен он был то ли осколком снаряда, мины или гранаты, то ли пулеметной или автоматной очередью. Наконец, уже в годы перестройки появилась версия, что Руднев застрелен своими же, как подозрительный тип, к тому же склонный к контактам с УПА. Мол, когда в 46 году обнаружили тело, в голове было два пулевых отверстия, а при самоубийстве второй патрон разрядить трудно. Но во-первых, версия самоубийства никогда не была бесспорной, а во-вторых, второй выстрел могли сделать и немцы – в горячке боя фиг поймёшь, убит человек, ранен, или слегка контужен, и очнувшись, вот-вот рванёт к своим. А трассологическую экспертизу тогда никто, естес-твенно, не проводил… Однако, в биографии Семёна Васильича кое-какие неясности всё же есть. В феврале 38-го комиссара бригады (Де-Кастринский УР, в Приморье) Руднева арестовали, но обвинение предъявили лишь в мае 39-го! На следствии он признался, что создал право-троцкистскую организацию среди воинов укрепрайона, но отверг все обви-нения в шпионаже и диверсиях. Хотя одной этой «организации» с лихвой хватило бы на «вышку». Затем СВ вовсе отказался от признательных показаний, мол подписал их под физическим воздействием. Неужели струсил? Но все без исключения, знавшие Руднева, свидетельствуют, что это был бесстрашный и очень выдержанный, целеустремлённый человек. И храбрость его была не минутной смелостью юности или отчаяния, а глубоко укоренившийся чертой натуры. Причём это мнение не только соратников, но и немецких разведчиков из зондерштаба «Р», специализировавшихся на русских партизанах, и соседей по партизанским краям, и высшего начальства в ЦШПД. И знаменитый советский развед-чик И.Г. Старинов, знавший С. Руднева еще с начала 30-х годов, когда последний учился в Киевской партизанской спецшколе, не изменил своего мнения о нём и в постсоветское время (И.Г. Старинов, Записки диверсанта, Альманах «Вымпел», М, 1997). Напомним, что это тот самый Старинов, который в ноябре 41-го провёл операцию по выводу из строя важнейших объектов в г. Харькове с помощью радиоуправляемых мин. Однако, вернемся к следственному делу 39 года.
В июле 39-го дело отправили в Военную коллегию Верховного суда СССР, оттуда его возвратили в военный трибунал Второй отдельной краснознамённой армии на Дальнем Востоке. Возвратили из-за многочисленных противоречий и недоказанности обвинений. Но позвольте, какой же дурак послал подобную «липу» в высшую судебную инстанцию страны? Давно по шапке не получал? Опять же, волна большого террора уже схлынула, и Лаврентий Палыч старался, хотя бы внешне, всех мало-мальски годных офицеров вернуть на службу, пусть и без формальной реабилитации. И отчего скромному политруку в зва-нии полкового комиссара (что соответствует полковнику строевой службы) такая честь? И повторно дело никто не рассматривал – Руднева осенью 39-го просто освободили, и он вернулся к исполнению своих обязанностей по службе. Но ненадолго – в самом конце года был комиссован по состоянию здоровья и вернулся в Путивль. А уже в мае сороко-вого он возглавляет Путивльский районный совет Осовиахима, который под руководством Руднева развивает кипучую деятельность. Собственно, именно эта довоенная подготовка позволила осенью 41-го создать в районе два боеспособных и хорошо вооруженных отряда, и с приходом немцев сразу двинуть их в бой. Потом оба отряда объединились, С.А. Ковпак стал командиром, а С.В. Руднев комиссаром соединённого отряда. А почему не наоборот? Все источники, опять же и наши и немецкие, единодушны в том, что оперативные планы и замыслы отряда разрабатывал именно Руднев, и он же проводил их в жизнь. Как правило, быстро, чётко и успешно. Но когда весной 43 года в Украинском ШПД решили отозвать Ковпака в Москву, комиссар соединения был решительно против. Может, опасался что здоровье подведёт? Но никаких жалоб не было, ни в Путивле ни позже, даже после ранения зимой 42 года. Или же считал свою репутацию подмоченной, но таких в Союзе тогда было пруд пруди. А до ареста ничего особенного вроде бы с нашим героем не случалось. Родился в многодетной крестьянской семье, образование сре-днее. В 17 году красногвардеец, потом боец РККА, в 29-ом окончил Военно-политичес-кую академию, с 32 года служил на Дальнем Востоке. С 1914-го и до конца 17 года, исключая время ареста (2 – 3 месяца), работал в авиационных мастерских Русско-Балтий-ского завода в Петрограде. А где это конкретно? А в начале Строгановской набережной, на северо-западной окраине Выборгской стороны. Причём рядом, или почти рядом, с известными нам заводами И.П. Пузырев, Лесснер и Эриксон. Вот такие дела.
Но позвольте, возразит иной читатель, вот С.М. Кирова застрелили «при первой необходимости», и ничего, обошлось. А ведь он восемь лет возглавлял Ленинградский обком, облазил весь город и его окрестности, лично знал сотни людей. И что, никто ничего не рассказал ему по интересующей нас теме, и даже не намекнул? Но во-первых, намёков и рассказов мало, нужны хоть какие-то обоснования. Они могли у собеседников Мироныча и быть, но выкладывать столь скользкие вещи члену Политбюро, верному сталинцу и личному другу вождя – уж сие увольте. А те, кто знал больше других и не постеснялись бы свои мысли изложить, тогда уже обретались далеко от Питера. К тому же сам Рютин, его соратники и единомышленники весьма враждебно относились к Кирову, считали его беспринципным политиканом, бывшим меньшевиком, к тому же в годы реакции сотрудничавшим с кадетской газетой «Терек», во время жития во Владикавказе (кстати, советские источники 30-х и более поздних годов стыдливо именовали сию газету «либеральной»). Последнее обвинение явно несправедливо – и Маркс, и Ленин, и множе-ство их соратников печатались где угодно, лишь бы издали с наименьшими купюрами. Меньшевики и большевики во многих местных комитетах работали сообща, без разделения на фракции, до самого конца 17 года, а кое-где и позднее, так что и сие обвинение не очень серьёзное. Но факт остаётся фактом – те из вышеперечисленных, кто мог знать больше других, воспринимали Мироныча скорее как противника, и уж никак не числили его в союзниках, пусть только и в потенциальных.
И наконец, последний персонаж нашей драмы – Александр Гаврилович Шляпников, член РСДРП с 1901 года, фактический глава Русского бюро ЦК в дни Февраля, вожак рабочей оппозиции (мы, в отличии от официальной историографии, этот термин приводим без кавычек, ибо она таковой и была), автор лучших воспоминаний о Февральской революции и о её предистории (на наш взгляд), первый критик тогда только зарождавшейся командно – административной системы Союза ССР (в сентябре 26 года). Но позвольте, возмутится внимательный читатель, ведь Шляпников в группе Рютина не состоял, и принадлежность к ней не ставилась ему в вину даже в 37 году. А почему, с какой стати?! В 14 – 17 гг он, как говорится, «знал весь Петроград» (где работал ещё в начале века и в годы первой революции), дважды по поручению ЦК ездил за бугор – в Стокгольм, Копенгаген, Лондон и Нью-Йорк (проработав несколько лет на заводах Европы, Шляпников в совершенстве знал немецкий и французский, к тому же имел французский паспорт), поддерживал связь с Лениным и Зиновьевым. Много общался с думской пятёркой в самые критические дни – перед войной и в самом её начале, постоянно сотрудничал с «недюжинной силы» рабочими Выборгского р-на (Чугурин И.Д., Александров, Каюров В.Н., Тихомирнов В.А.; цитируется по: Канун семнадцатого года, М, ИПЛ, 1992, с. 239, 240. Во втором томе упомянуты в том же духе А.С. Куклин, А.К. Скороходов, Д.А. Павлов и М.Г. Павлова). А когда 12-го марта в Петроград явилась из ссылки группа товарищей, «среди которых были депутат Муранов, член старой редакции «Правды» Каменев и член ЦК Джугашвили-Сталин» (Семнадцатый год, с. 444), они сразу же взялись исправлять излишне резкий тон Русского бюро ЦК в отношении Временного правительства и мировой войны (там же, с. 446, 447). То есть практически заняли оборонческую, меньшевистскую позицию, в чём АГ их резко критиковал, и тогда, и позже (там же, с. 447 – 450). А на 451 странице своих воспоминаний Шляпников пишет: «Негодование в районах было огромное, а когда проле-тарии узнали, что «Правда» была захвачена приехавшими из Сибири тремя бывшими руководителями «Правды», то потребовали исключения их из партии». А в 21 – 33 гг автор этого отрывка почти непрерывно был в оппозиции к правящей верхушке ЦК, за что и пострадал раньше и быстрее большинства уклонистов – с 33 года и до самой смерти он почти всё время провёл в ссылках и тюрьмах. Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР 2 сентября 1937 года по делу Московского центра рабочей оппо-зиции. Осуждён почти что в индивидуальном порядке, вместе с ним по делу проходило всего два – три человека. Наверное, ненависть генсека к бывшему члену Русского бюро была так сильна, что его лишили даже сомнительного права проходить по какому-то открытому, или просто известному, процессу.
Уже в 36 году, когда опальный революционер никакой опасности для режима вроде уж и не представлял, его в очередной раз облили грязью в печати. В БСЭ первого издания, в большой статье о Февральской буржуазно-демократической революции (т. 57, с. 26) сказано буквально так: «Руководство массами осуществлялось большевистской партией в борьбе с оппортунистической линией Шляпникова, удерживавшего рабочих-большевиков от немедленного овладения оружием и призывавшего их пассивно ожидать перехода сол-дат на сторону революции». Как будто оружие валялось на улице в нужном количестве; да и никто из участников восстания никогда не предъявлял каких-то претензий к Александру Гавриловичу. Разве что И.Д. Чугурин утром 27 февраля, прибежав на явку Русского бюро ЦК, срочно потребовал оружие, иначе, мол, всё погибло. Оказалось, что первые попытки сагитировать солдат не шибко удались. Но после короткого спора решено было продол-жать агитацию среди солдат, невзирая на жертвы. Ибо, как считал Шляпников, «вопрос решался не десятком револьверов, которые мог бы приобрести я, а присоединением к движению всей или наиболее активной массы солдат» (Семнадцатый год, с. 116). И уже через пару часов «неутомимый товарищ Чугурин с винтовкой в руках» (там же) принёс первые вести о переходе солдат на сторону восставших. Впрочем, тут важнее другое – ещё до первого Московского процесса и до официального развязывания террора Шляпников уже стал «врагом народа», причём одним из вреднейших. И такой человек не вошёл в группу Рютина? Может быть, её члены боялись такого союзника – он, мол, небось, давно уже под неослабным надзором? А может быть, считали, что вечный оппозиционер сам найдёт своих союзников без всякого приглашения? Трудно сказать. Можно предположить, что выступая против «завинчивания гаек» по всем фронтам, Александр Гаврилович почему-то считал лишним нападать на самого генсека. Но это совсем уж фантастическое предположение. Скорее всего, какие-то связи с рютинцами у него всё же были, но осоз-навая опасность таких контактов, старые подпольщики тщательно их замаскировали.
Во всяком случае (как и у многих рютинцев), трое детей А.Г. Шляпникова и его супруга пережили И. Сталина, а кто-то и Л. Брежнева с М. Сусловым. Все они побывали в тюрьмах и (или) ссылках, жена даже дважды, но без летальных последствий, а в 55 – 56 гг были освобождены (И.А. Шляпникова, Александр Шляпников и его время, М, Новый хронограф, 2016). Дочь АГ Ирина Александровна в годы перестройки опубликовала ряд статей и заметок, в которых восстановила доброе имя отца. Она, в частности, энергично опровергала нелепые штампы сталинского агитпропа, вроде вышеупомянутой оценки февральских дней. Уже в начале 90 гг И. Шляпникова высказала свою точку зрения, кого упомянул Ленин в статье «Удержат ли большевики государственную власть?» (ПСС, т. 34, с. 321 – 322). Там, среди прочего, описан небольшой эпизод июльского подполья, разговор с хозяином квартиры о хлебе, и его выводы о непрочности власти «временных». Собе-седником вождя обычно считают Э.Г. Кальске или В. Каюрова (аргументы в его пользу см. Вопросы истории КПСС, 1991, № 6, с. 129 – 132), но называются и фамилии Н.Г. Полетаева, С.Я. Аллилуева и других, а иные авторы считают хозяина квартиры собирате-льным лицом. Но это, на наш взгляд, вопрос малосущественный, даже для тех дней. Ильич написал этот кусочек (он занимает менее 3 % от общего текста статьи) с единственной целью – убедить членов ЦК, что рабочие Выборгской стороны не пали духом и готовы, при необходимости, к решительным действиям. Но это, как и пристрастие Ленина к насильственным методам, всем было известно и так, заметка прошла незамеченной, а большинство в ЦК большевиков по-прежнему имели противники вооруженного восстания в ближайшие месяцы. Собственно, Октябрьский переворот был произведён ВРК при поддержке питерских активистов явочным порядком, при скрытом, а иногда и явном, противодействии многих цекистов (правда, в угоду «правым», и вопреки ленинским советам, его приурочили к удобной дате, дабы соблюсти все формальности). Ну а через неделю – две после восстания и сама статья Ильича во многом потеряла актуальность. Теперь вопрос о власти большевиков решался практически, и аргументы за и против выдвигала сама жизнь. Но строго говоря, Ленин в своей заметке мог, да и должен был, максимально замаскировать и обезличить своего собеседника. Ведь статья была напечата-на в общедоступном журнале «Просвещение» (№ 1-2 сентябрь-октябрь 1917-г., причём в самом начале номера, если верить третьему собранию сочинений В.И. Ленина, т. XXI, Москва – Ленинград, 1928, с. 245), и было ясно, что новую работу большевистского вождя прочтут и в соответствующих органах Временного правительства. А активисту полулега-льной партии, укрывавшему объявленного вне закона вождя, словесный портрет в печати был совершенно не нужен. Так что огород городить не только не из-за чего, но и не из чего. Впрочем, мы опять отвлеклись.
Конечно, и в годы большого террора, и позднее, остались в живых и порой даже не загремели куда следует многие, с точки зрения вождя и его присных совершенно того не заслужившие. Тут не обошлось без ошибок и сбоев, что совершенно естественно – энкеведешники больше года работали на пределе, и при такой массе народа огрехи были неизбежны. Других, как М.С. Кедрова и Ф.И. Махарадзе, оставили в живых по прямому указанию Сталина, как личных врагов Лаврентия Палыча (до Кедрова осенью 41-го, в неразберихе войны, Берия всё же добрался). Понятно, что ближайшие соратники вождя могли проделывать те же фокусы с людьми рангом пониже, дабы иметь живых свидетелей против товарищей по политбюро и ЦК. А вот С.И. Кавтарадзе в живых и невредимых оставлен был, скорее всего, с чисто демагогическими целями. Вот мол, национал-укло-нист, троцкист и левый оппозиционер, а как признал честно свою вину – и на свободе, и к тому же на ответственной работе. А ведь хотел убить самого Сталина, если верить словам последнего. На самом-то деле вождь прекрасно знал, на основе многолетнего знакомства, что Кавтарадзе лично против него никогда ничего не предпринимал и не замышлял. По сему, видно, именно его и оставили на роль счастливо раскаявшегося уклониста, яркого свидетеля гуманности советской юстиции и лично товарища Сталина.
Пожалуй, из видных большевиков довоенной поры только один не вписывается в нашу схему – А.И. Мильчаков, генсек комсомола в конце 20-х, а через десять лет знаменитый руководитель «Союззолота», отказавшийся использовать в своей епархии труд заключён-ных. И вот такой человек, по существу оскорбивший наркома Ежова и Л.М. Кагановича, отделался отсидкой не в самых гиблых местах, в Норильске и в Магадане. После реаби-литации в 54 году (реабилитирован одним из первых) работал в управлении трудовых резервов, с 56-го персональный пенсионер. Охотно ездил по стране, выступал перед молодёжью с воспоминаниями о своей жизни и разоблачением культа личности, за что, по слухам, получил выговор в конце 60-х годов, не то от Суслова, не то от самого Леонида Ильича. И с тем же Кагановичем он перед арестом не раз ругался, чаще всего защищая своих коллег и подчинённых от надуманных обвинений. Очевидно, такая смелость и смутила на какое-то время нашего вождя – он-то ведь в прежние годы, не имея полноты власти, никогда никому из вышестоящих не перечил. Ну иногда саботировал исподтишка, что-то делал по-своему, но тоже тихой сапой и скрытно. И принимал столь рискованные решения только имея вполне обеспеченный тыл. А тут какой-то комсомолец напролом лезет… Интересно, что в конце войны Александра Иваныча с комфортом доставили в столицу, где с ним беседовал сам Берия. Потом он доложил Сталину, что Мильчаков ничего не понял и ничему не научился, и его отправили обратно в зону. То есть вождь что-то всё же подозревал, или какие-то смутные сомнения таились в его мозгах. Ведь АИ в 20 году возглавлял Сиббюро комсомола, работал в Иркутске (опять Иркутск). К тому же у ближайшего соратника и друга Мильчакова, А.В. Косарева, которого в августе 37-го ЦК ВКП(б) персонально обвинил в потакании «врагам народа», был примечательный тесть – Нанейшвили В.И., член РСДРП с 1903 года. И к тому же личный враг Сталина уже в 25 – 26 гг, по собственному признанию вождя. А Виктор Иванович не только работал в Баку в 17 – 18 гг, но и ссылку отбывал в Нижнеудинском крае, кстати, вместе с А.А. Сольцем и В.П. Волгиным. И арестовали его лишь в конце ноября 39-го, а судили аж 21.03.40. Всё сие, согласитесь, тоже как-то не совсем обычно. Да и самого Косарева, как и большинство его соратников, «взяли» в конце 38-го, а то и в начале 39-го, и среди них уцелело куда больше людей, чем среди прочих звеньев нашей тогдашней элиты. И жена А. Косарева, Мария Викторовна, несмотря на 10 лет ИТЛ, дожила до 93 года, а дочь Елену Алексан-дровну, отправленную в ссылку в 47-ом, реабилитировали уже в пятьдесят четвёртом. Связано ли сие с нашей темой? Точно не знаю. Увы.
Пора подводить итоги, а то читатели нас опередят. В свете всего изложенного, поведение сталинских наследников в общем понятно – после XX съезда ругать рютинцев стало вроде бы и не за что. Приписать их к правому уклону, догматикам – бюрократам, к паникерам или перерожденцам несолидно и неубедительно, тем более, что их в советской истории и так полно. Да и вообще по духу они все же ближе эпохе оттепели, чем многие её знаменитые современники, особенно те, что воспылали ненавистью к тирану, когда сие стало «безопасно и небезвыгодно». Особенно, если учесть, что до 32 года многие актив-ные рютинцы славно поработали на ниве социалистического строительства, и забывать такое просто глупо и невыгодно. Конечно, без упоминания об их последующих очень сомнительных деяниях.
Но и полностью прощать сих деятелей опасно – ведь объективно они боролись не только со Сталиным, но и с тогдашней (общепринятой?) генеральной линией партии, не углубляясь в детали. И основной хрущевский тезис – что культ личности не изменил существо социализма – документами группы фактически опровергается. Кроме того, и методы борьбы у рютинских соратников какие-то грубые, недозволенные. То ли дело М.И. Калинин – просит, уговаривает, слезы льет. А.И. Микоян и частично Н.М. Шверник и их последователи, действовали так же, может быть спокойнее и неторопливее. Ну, на худой конец, Ф.Ф. Раскольников – в разгар террора, далеко за границей, опубликовал свой протест. А тут в 32-ом, когда официально и культа-то никакого не было (так, «отдельные ошибки»), читай, советский народ, крамолу! Да еще и «передай другому». Просто какие-то эсеровские боевики, типа М. Спиридоновой, если ещё не хуже.
Слегка утрируя, можно сказать, что у Н.С. Хрущева, М.А. Суслова Л.И. Брежнева, да и у их последователей, просто не было выбора – созданная модель (или схема поведения), при всей внешней убогости, единственно приемлемая. И по-своему логичная, стройная. Добавим еще, что окончательно сия концепция сложилась при Леониде Ильиче, который двойную мораль и тому подобные фокусы любил и ценил. Вождю всех племен и народов эта тёмная история явно не импонировала, сие мы уже выяснили. А его осторожные оппоненты, или псевдооппоненты, типа Кирова, Куйбышева, Орджоникидзе и Горького, ничего толком не успели предпринять. Да особо и не хотели – боялись, сомневались, не имели надёжных связей со столь странной и дикой оппозицией, да и не пользовались популярностью в её рядах. Ну а те немногие партийцы низшего уровня, что имели зуб на вождя, были страшно далеки от московских фрондёров.
Ну вот, пожалуй, и все. Наверняка кто-то будет разочарован – столько загадок и такие куцые, прозаические объяснения! Конечно же, данная тема далеко не исчерпана, и работы здесь – непочатый край. От того и излишняя, пожалуй, дискуссионность нашей статьи. И, наконец, вернемся к заглавию – так кто же всё-таки наши герои? В «общем и целом», конечно правые, но куда более решительные и целеустремленные, чем типичные советские уклонисты. А контрреволюция… кого из оппонентов М.Н. Рютина можно на тот час признать революционером? Хотя бы формально? Только если, следуя «Краткому курсу», считать очередной революцией разгром деревни и «великий перелом» в целом. Но это уж слишком экстравагантно, особенно в наше-то время. Лучше уж, если нет других альтернатив, склониться на точку зрения Л.Д. Троцкого.

[*] Интересно, в какой роли были «знакомы» эти люди? Если они и ранее были замешаны в чём – то противозаконном (да еще и в «нималом» числе), то грош цена партии, ее руководству, и особенно ЦКК, не распознавшим «двурушников». А если кто-то из рютинцев ранее «грешен» не был, а теперь бросился возрождать капитализм, то это уже как минимум «перерождение» или «капитуляция» перед враждебными силами, что гораздо страшнее «двурушничества». Странно, как мог С.М. Киров упустить столь важный момент. Может быть, он просто не верил официальным обвинениям, или не придавал серьезного значения антирютинской компании? Или же наоборот, считал их точку зрения наиболее верной, и сохранял возможность при удобном случае примкнуть к нынешним врагам.
[**] Вот, кстати, ещё один перл. Если «Рабочая оппозиция» осталась в прошлом, то как с ней можно поддерживать связь? Ежели имелись контакты с отдельными членами данной группы, то надо перечислить их персонально и отметить, кто в чем был грешен. А если «рабочая оппозиция» продолжала действовать как некое целое, то причислять ее к «бывшей» никак нельзя, да и просто невыгодно.
[***] Отметим, что в 1918 – 21 гг В.Н. Каюров был одним из немногих большевиков, постоянно указывавших на опасность политики «военного коммунизма», и особенно продразвёрстки. Правда, его выводы базировались на наблюдениях за приволжским крестьянством, более богатым и консервативным, чем мужики Центрального, а тем более Центрально – Чернозёмного районов России, но принципиально разница была невелика. И если до лета 1920-го ВНК рекомендовал ЦК принять отдельные меры по смягчению аграрного режима, то в марте 21 года, под впечатлением крестьянской войны на юге Сибири, он пишет большое письмо В.И. Ленину о необходимости ликвидации продразвёрстки и перехода к «коммерческим методам» хозяйства. См. в частности, Пролетарская революция,1924, № 3 (26), с. 38, 41, 55 – 58 и Ленинский сборник, XX, с. 72.